Ветроум. Странное, страшное, смешное в повседневной жизни русской провинции XVIII – начала XX века

Из письма непонятно, кем и почему «это место также теперь признается гнездом злого духа». Видимо, так решил сам отец Иосиф. В тогдашнем обиходе «злым духом» (а также дьяволом, сатаной, шайтаном) применительно к языческим либо недавно крещённым народам Поволжья и Приуралья было принято именовать Кереметя (в ином варианте по-русски – Керемета). Живший в России историк Герард Фридерик (Герхардт Фридрих, Фёдор Иванович) Миллер в первой половине XVIII века отмечал, что, согласно верованиям черемис (марийцев), кроме пребывающего на небе великого и благого бога, есть и «диавол, который жилище свое имеет в воде»[359]. В публиковавшейся несколько раз во второй половине XVIII века компиляции литератора, историка, фольклориста и этнографа М.Д. Чулкова «Абевега русских суеверий» о черемисах сказано: «Прародителем богов злых качеств почитают сатану (Шайтан), коего не собственным его называют именем, но словом Ио. Он живет, по мнению их, в воде и бывает особливо в самый полдень лих»[360]. Этот же текст, слово в слово, приведён у автора второй половины XVIII века, учёного и путешественника И. Г. Георги[361]. Несомненно, что именно к суждению Миллера (отразившемуся и у Чулкова) восходит соответствующее предложение в очерке «Вотяки и черемисы», опубликованном в газете «Вятские губернские ведомости» в 1838 году. Считается, что этот, не подписанный очерк (как и другой, помещённый там же и тогда же – «Русские крестьяне Вятской губернии») принадлежит перу сосланного в Вятку Александра Ивановича Герцена[362]. Характеризуя верования не вотяков, а черемисов, Герцен утверждал: «Злой дух Шайтан живёт в воде и бывает особенно зол в полдень»[363]. О «злом духе» вотяков Герцен тоже упоминал в этой работе: мол, те верят «более в злого духа, который, по их мнению, самовластно управляет жизнию людей»[364]. Впоследствии, в книге «Былое и думы», Герцен, делая примечание о вотяках, заметил: «Диавол (шайтан) почитается наравне с богом»[365].

Празднество Свистопляски начиналось при часовне над Раздерихинским оврагом. Уже Д. К. Зеленин, знаменитый этнограф и уроженец Вятского края, отмечал, что в том месте некогда располагалась городская скудельница (божедомка) – место, где закапывали, так сказать, невостребованные трупы (или, в соответствии с введённым Зелениным в научный обиход местным термином, «заложных покойников»). В 1990-х годах при археологических наблюдениях над дорожными работами было установлено, что там располагались коллективные захоронения в больших ямах, почти без погребального инвентаря[366]. Едва ли это воинская братская могила, о которой повествуется в красочном вятском предании, – скорее, и вправду похоже на скудельницу.

Глиняный шарик, найденный при археологических раскопах в 2012 году в центре Вятки (Кирова). Очевидно, такими шариками вятчане перебрасывались во время праздника Свистопляски

Фотография Алексея Кайсина

Очевидно, сложные отношения вятчан с обитателями Великого Устюга (и нередкие боевые столкновения, и переселение устюжан – например, в заречную слободу города Вятки Дымково) дали толчок к созданию предания о побоище. Подобные предания связывались также с некоторыми иными часовнями и местами старинных коллективных захоронений в центральных уездах Вятской губернии (где жили те русские, которые, собственно, определяли себя в качестве «вятских»). А к месту у Раздерихинского оврага этот сюжет оказался приурочен потому, что там издавна закапывали «заложных покойников», «убиенных» людей. И ежегодно служили по ним поминки.

В общем, как бы то ни было, но на удмуртское языческое святилище это совсем не походит.

Как теперь становится ясно, Свистопляска являлась не «пережитком язычества» (для такого заявления у нас просто-напросто нет оснований), а одним из народно-православных обрядовых празднеств. Она открывалась у часовни Михаила Архангела православной панихидой, которую проводили священники Пятницкой (Сретенской) церкви. Её дата определялась по пасхальному циклу. Она до весьма позднего времени (вплоть до первых послереволюционных лет) справлялась не где-нибудь в дремучем захолустье, а в городе, который был центром губернии и где с 1657 года располагалась архиерейская кафедра. У нас нет никаких данных, позволяющих предположить, будто все эти христианские элементы обрядности могли быть привнесены в ритуал, исходно языческий.