Vita Nostra. Собирая осколки

Сашка усилием воли удержала себя от того, чтобы откатить время на минуту назад и не давить его таймером, пусть успеет собраться. И опять удержалась, чтобы не подсказать правильное решение. И в третий раз удержалась, чтобы не дать ему понять, кто на самом деле сидит сейчас в клетке.

Давай. Стань отражением твоего подлинного отца. Покажи мне Ярослава, как в зеркале. Дай мне доступ. Давай, Артур.

Артур шагнул вперед. Ткнул пальцем в кнопку, будто вызывая лифт. Сквозь стенки клетки отлично было видно, как хомяк дернулся, и повалился на спину, и раскинул коченеющие лапы.

Артур попятился. У него на лбу выступил пот.

Сашка на секунду прикрыла глаза. «Я не требую невозможного» – так говорил Фарит Коженников. А Сашка потребовала.

Артур сломлен. Он уже поднял руку на бабушку, он символически плюнул в лицо отцу… Судьба хомяка в этом ряду была предопределена. А Ярослава Григорьева – подлинного, которого Сашка увидела в его сыне несколько секунд назад, – здесь больше нет. В доступе отказано.

– Хорошо, – медленно сказала Сашка. – На индивидуальных занятиях Олег Борисович выдаст вам дополнительный сборник задач. Вам нужно удвоить усилия, Артур, чтобы оправдать надежды преподавателей. Вы свободны.

Он выпрямил спину, стараясь не глядеть на дохлого хомяка в клетке. Попрощался и вышел.

Ни о чем не думая, Сашка открыла крышку, вытащила хомяка, положила на преподавательский стол. Клетку убрала на пол. Уперлась ладонями в столешницу, присвоила себе стол и тело на нем. Вошла в метаморфозу, отделила от себя чужую материю и, завершив преобразование, повернулась к столу спиной. Прошла в проходе между столами и остановилась у окна.

Снова портилась погода. Накрапывал дождь, и носились листья над мостовой Сакко и Ванцетти. И закручивались в смерчи безо всякого Сашкиного участия.

У нее за спиной хрипло задышали. Сашка досчитала до двадцати и обернулась.

Павел Григорьев стоял, опираясь на столешницу, пошатываясь, глядя на Сашку из-под мокрой пряди, упавшей на глаза. В глазах была ненависть; Сашка вспомнила сцену в кабинете у Стерха – после возвращения с зимних каникул, после того как она узнала, что Захар срезался на экзамене. Тогда Сашка убила бы Стерха, если бы могла.

– Мы проиграли этот бой, – сказала Сашка. – Но не проиграли войну.

Он молчал, но смотрел так выразительно, что и слов не требовалось.

– Ты драматизируешь, – сказала Сашка. – Посмотри на меня, ты понятия не имеешь, что я сейчас потеряла. А ты потерял одну жизнь маленького хомяка. И твой брат ведь не знал, кого убивает.

Все так же молча он выпрямился, пошатнувшись, и зашагал к двери. Секунда – и дверь захлопнулась за его спиной.

Сашка еще постояла у окна, глядя на капли на стекле. Потом вернулась к преподавательскому столу, села и закурила.

* * *

Дверь в комнату была заперта на ножку стула, как на засов. Причем идея принадлежала Вале. Который никогда прежде не уединялся с девушкой в комнате общаги, но инженерную смекалку перенял от отца.

Он, которого одноклассницы не видели в упор, который не мог познакомиться с девушкой даже на чужом дне рождения, который на выпускном вечере танцевал в обнимку с телефоном, – он боялся показаться Алисе тюфяком, мямлей или даже чего похуже. Он боялся смутиться под ее бешеным напором.

В комнате было прибрано, вещи распиханы по шкафам, кровати близнецов укрыты одеялами. На тумбочке у Вали стояла маленькая орхидея в прозрачном пластиковом стакане.

– Это тебе. – Валя взял орхидею в обе руки и подумал, что это глупо, наверное. Но Алиса улыбнулась, у нее прояснились глаза:

– У вас тут прикольно жить, на первом этаже. Решетки на окнах… В нашей комнате тоже…

Валя недоуменно посмотрел на окно: шторы были плотно задернуты.

– Я их люблю, орхидеи. – Алиса взяла из его рук цветок. – Особенно такие, малиновые.

– Она белая, – сказал Валя и прикусил язык.

– У меня сдвинуто восприятие спектра, – без удивления призналась Алиса и поставила орхидею снова на тумбочку. – То, что мы видим, и то, что существует объективно, это разные же вещи. Эта орхидея малиновая. Ты видишь ее белой, а на самом деле она, может быть, вовсе не орхидея.

Завозился в клетке хомяк, будто пожелав вставить и свою реплику. Алиса смотрела на цветок так внимательно, словно выполняла мысленное упражнение. Валя понял, что ее напор, когда-то смутивший его, был истерической реакцией на пережитый шок.

– Я не люблю хомяков, – виновато сказала Алиса.

Валя положил ладони ей на плечи и почти силой усадил на кровать. Еще вчера, воображая себе это свидание, он покрывался испариной и чувствовал, как приливает кровь повсюду где надо и где не надо, до звона в ушах. А теперь сердце колотилось напрасно, кровь подевалась куда-то, и Валя чувствовал себя пустым и холодным, как серпентарий, откуда выпустили всех змей. Похоже, правду он сказал близнецам об этом свидании: «Мы посидим поговорим…»