Властелин Колец

— Да почему, почему же его не расплавили?! — возопил Фродо. — И как это Враг лишился его, если он такой могучий, а оно ему так дорого? — Он сжимал Кольцо в руке, словно к нему уже тянулись чёрные пальцы.

— Оно было отнято у него в давние годы, — сказал Гэндальф. — Велика была сила эльфов, и люди тогда ещё были заодно с ними. Да, люди Запада поддержали их. Не худо бы нам припомнить эту главу древней истории: тогда было и горе, и мрак надвигался, но против них воздвиглась великая доблесть, и тогдашние подвиги не пропали даром. Однажды я, быть может, расскажу тебе эту повесть, или ты услышишь её полностью от того, кто знает её лучше меня.

А пока, чтоб ты понял, как Кольцо очутилось у тебя, я передам её вкратце… Властелин эльфов Гил-галад и Элендил с Заокраинного Запада ниспровергли мощь Саурона, но и сами пали в борьбе. Сын Элендила, Исилдур, сорвал Кольцо с руки Саурона и оставил его у себя. И Саурон развоплотился и блуждал бесформенным духом долгие годы, пока тень его не оформилась снова в Лихолесье.

Но Кольцо исчезло. Оно упало в Великую Реку, Андуин, и так было утрачено. Ибо Исилдур, двигаясь к северу вдоль восточного берега реки, попал близ Ирисной низины в засаду, устроенную горными орками, и почти все его люди были перебиты. Сам он бросился в воду, но, пока плыл, Кольцо соскользнуло с его пальца. Тут орки увидели его и расстреляли из луков.

Гэндальф примолк.

— И там, в тёмных омутах в центре Ирисной низины, — продолжил он, — Кольцо и лежало, позабытое даже преданиями, и именно потому так мало известно о нём теперь, и даже Совет Мудрых не смог открыть большего. Однако я, кажется, всё-таки докопался до продолжения этой истории.

Много лет спустя, но всё же в глубокой древности, в Глухоманье, на берегу Великой Реки, Андуина, жил искусный и тихий народец. Думаю, их род был сродни голованам, предкам отцов брендидуинских хоббитов, ибо они любили Реку и часто плавали в ней, а ещё плели маленькие лодочки из тростника. Была среди них одна почтенная семья, большая и зажиточная; а главенствовала в ней суровая и приверженная древним обычаям бабушка, настоящий матриарх. Самый ловкий и пытливый из этой семьи звался Смеагорлом. Всё ему надо было знать: он нырял в омуты, подкапывался под зелёные холмы, добирался до корней деревьев, но не поднимал глаз к вершинам гор, древесным кронам и цветам, раскрытым в небеса: взгляд его был прикован к земле.

Был у него приятель по имени Деагорл, такой же остроглазый, но не такой сильный и шустрый. Однажды они отправились на лодке вниз, к Ирисной низине, и заплыли в заросли лиловых ирисов да пышных камышей. Смеагорл выпрыгнул из лодки и пошёл рыскать по берегу, а Деагорл удил, оставшись в лодке. Вдруг клюнула большая рыба и рывком стащила его за собою под воду на самое дно. Заметив в иле что-то блестящее, он выпустил леску, задержал дыхание и черпнул горстью.

Вынырнул он с водорослями в волосах и пригоршней ила в руке, отдышался и поплыл к берегу. С берега окунул руку в воду, обмыл грязь — и смотри пожалуйста! — на ладони у него осталось прекрасное золотое кольцо: оно дивно сверкало на солнце, и Деагорл пялился на него во все глаза. Сзади неслышно подошёл Смеагорл.

— Отдай-ка его нам, миленький Деагорл, — сказал Смеагорл, заглядывая через плечо приятеля.

— Это почему же? — удивился Деагорл.

— А потому что у нас, миленький, сегодня день рождения, и мы хотим его в подарочек, — отвечал Смеагорл.

— Ишь какой, — сказал Деагорл. — Был тебе уже от меня сегодня подарочек, небось не пожалуешься. А это я для себя нашёл.

— Да как же, миленький, да что ты, да неужели же? — проворковал Смеагорл, вцепился Деагорлу в горло и задушил его: кольцо было такое чудное и яркое. Затем он надел его на палец.

Никто не узнал, что случилось с Деагорлом, — он принял смерть далеко от дома, и тело его было хитро запрятано. А Смеагорл вернулся один и обнаружил, что никто из родных не может видеть его, пока у него на пальце кольцо. Ему очень понравилось исчезать: мало ли что можно было эдак натворить, и он много чего натворил. Он стал подслушивать, подглядывать и пакостничать. Кольцо наделило его мелким всевластием: тем, какое было ему по мерке. Неудивительно, что родня чуралась его (когда он был видим), близкие отшатнулись. Его пинали, а он кусал обидчиков за ноги. Он привык и наловчился воровать, он ходил и бормотал себе под нос, а в горле у него клокотало: горлум, горлум, горлум… За это его и прозвали: Горлум. Всем он был гадок, и все его гнали; а бабушка и вовсе, желая мира, исключила его из членов семьи и запретила возвращаться в нору.

Так и бродил он в одиночестве, жалуясь на жестокость мира и постепенно поднимаясь вверх по течению Великой Реки, пока не наткнулся на текущий с гор поток и не свернул к нему. Невидимыми пальцами ловил он в глубоких заводях речную рыбу и ел её живьём. Однажды было очень жарко, он склонился над омутом, ему жгло затылок, а вода нестерпимо блестела. Ему было странно это: он совсем позабыл, что на свете есть солнце. А когда вспомнил, поднял кулак и погрозил ему.