Внушитель

— Взрослый, — она будто впервые рассматривала внезапно повзрослевшего сына. — Так быстро вырос…Почти семнадцать. Рассуждаешь, как мужчина… Спасибо тебе за все. Как мне повезло с тобой, — она поправила его непослушную челку. — Ты так похож на отца. Упрямый, прямолинейный, твердый в решениях, с обостренным чувством справедливости… Если со мной что-то случится — береги Майю.

— Что с тобой должно случиться, мама? — разговор пугал Богдана. — Тебе Пашка угрожал что ли?

Мама покачала головой. Больше она ничего не произнесла. Богдану показалось тогда, что над ними в комнате витал дух несчастья. Что-то во взгляде матери было такое щемящее душу.

Через два дня ее не стало. Сердце. Богдан не мог поверить. Как это так? — мамы нет. Вот была, разговаривала, шутила, обнимала сестру, сидела рядом…И ее уже нет. А чужой и не нужный Паша здесь. Зачем? Почему не наоборот? Где справедливость?!

Глава 3

Похороны прошли быстро. Майя не плакала — словно до нее не доходила глубина горя. И он старался держаться. Нельзя показывать свою слабость. Нельзя показывать сестре, что он сам боится. Семнадцатилетний парень, еще не взрослый, но уже не ребенок. Отчаяние порой заглушало все его чувства. Отчаяние и ощущение несправедливости. Страшно было подумать, как они будут дальше жить, поэтому он старательно отгонял от себя эти мысли. Сестренка была для него сейчас тем островком тепла и спасения, что не давал окунуться в пучину безнадежной тоски. Они вдвоём остались одни наедине с пугающей суровой жизнью.

Соседи помогали первое время и деньгами, и продуктами. Подключился весь дом. Дети и не подозревали, что не только в их подъезде семью хорошо знали. Паша жил у них в квартире, хотя раздражал и его, и даже тихую сестру. Сожитель быстро оформил опеку на Майю и попечительство на старшего. Богдан был категорически против, но должен был сдаться под неприятными фактами, что без его вмешательства сестру могли определить в детский дом или приемную семью. Должен быть благодарен за это. Но никакой благодарности к Паше не испытывал. А тот даже не пытался наладить контакт с осиротевшими детьми. Оставался, как и раньше, молчаливым, угрюмым квартирантом. Не готовил. Не убирал. Не работал. Уходил куда-то неожиданно на несколько часов и так же возвращался. Мог не появляться целый день. Он был никем и никакой. Как клещ, впившийся в их маленькую, осиротевшую семью. Богдану он и при маме не нужен был, а сейчас — тем более.

Несколько раз приходили с попечительского совета. Общались с Пашей, задавали вопросы Богдану и Майе, смотрели обстановку в доме, выясняли, чем дети питаются, как живут. Богдан думал: вот они увидят, что Паша здесь чужой, не такой заботливый, как хочет всем показаться, и что-то изменится… Социальные визитеры остались всем довольны. Поразительно! Как так? Куда они смотрели? Богдан не понимал такой необъективности. Он знал, что квартирант это делает только для своей выгоды — прописаться и остаться жить в квартире, а может еще какой интерес был. Но парня никто не стал слушать. Соседи подтвердили тот факт, что Павел Николаевич жил с ними уже несколько месяцев. Этого оказалось для социальной делегации достаточным. Паша временно прописался у них в квартире. Но попечительский совет ясно дал понять квартиранту, что жилплощадь в любом случае принадлежит только детям.

До совершеннолетия Богдан не мог взять опеку над сестрой. До 18-летия ему оставалось всего полгода. Потом он сможет оформить все документы, и никакой Пашка им не нужен будет. Сейчас они получали пособия по утере кормильца — за папу и маму. Этого хватало, чтоб умеренно питаться, без излишеств и покупать необходимую одежду. Приходилось все просчитывать. Все крупные покупки согласовывались с сестрой. Крыша над головой была, а это самое главное. С Пашей они практически не общались. Того устраивало, что дети к нему не обращались. А Богдан искал повод, чтоб выгнать его.

— Увижу, что пьешь — выгоню, — твердо вечером на кухне предупредил его. Отчим не воспринял его слова как угрозу.

— Силенок не хватит, — хмыкнул он.

На счет силы Паша был не прав. Сила, что бурлила в Богдане, была странной и неожиданной, но она была и искала выхода. Понять бы еще ее природу. Она поднималась глухой волной раздражения на Пашку, на то, что он тут, а мамы уже нет. На то, что он живет с ними, хотя не имеет никакого права находиться здесь. На то, что он ест их продукты, но сам не вкладывает ни копейки. На то, что он не помогает им. Наглый, ленивый приспособленец! Сила поднималась стеной, как ощетинившийся зверь, и, не найдя точки выхода, спадала воздушной волной.

Глава 4