Во имя любви

Лавриков был куда более спокойным и рассудительным, что, впрочем, было неудивительно. Ведь это не у него земля под ногами горела. Как в прямом, так и в переносном смысле слова. Он коротко оглянулся в конец коридора, заметил там маячившую спину уборщицы и вернул суровый взгляд на лицо Кекшиева.

— Вы взвинчены, Геннадий Церенович, — спокойно произнес Лавр. — И несете чушь. Вашим партнерам, не знаю уж по какой договоренности, не нужны ни доказательства, ни решение палаты о снятии неприкосновенности. Прикоснутся и…

Кекшиев не дал ему закончить начатую фразу, но Федор Павлович и не стремился это сделать. Все и так было предельно ясно без всяких дополнительных намеков. Чиновник протяжно застонал и обхватил голову руками. Никогда еще он не чувствовал себя настолько загнанным в угол. Да будь иначе — и не пришел бы он сейчас к своему непримиримому противнику. Однако визит состоялся, потому как Геннадий Церенович знал, что если и есть сейчас на свете человек, способный помочь ему и вытащить из полного тупика, то этот человек — не кто иной, как Лавриков.

— Что им нужно?

— По-моему, речь шла о Хомуте, — тактично напомнил ему Федор Павлович.

— Я пальцем для Хомута сейчас пошевелить не могу. — Кекшиев кусал губы с досады. — Дай бог отбрехаться.

— Значит, теперь им нужна ваша голова.

— Зачем? — Глаза чиновника испуганно округлились и стали похожи на чайные блюдца.

— Вот и я думаю, — усмехнулся Лавриков. — Зачем такая голова? Разве что для музея истории эпохи… Заспиртуют в назидание грядущим поколениям.

— Хватит, хватит, хватит! — снова завопил как полоумный Геннадий Церенович, но Лавру уже надоела эта истерия, и он стремительно ухватил визави за руку чуть выше локтя. До боли сдавил пальцы, что заставило Кекшиева немного согнуться.

— Тихо ты… — уже злобно, с негодованием, прошипел Федор Павлович.

Кекшиев сглотнул и мужественно взял себя в руки. Открыто посмотрел в глаза собеседнику.

— Выход какой, Лавр? Компромисс. Можно ведь что-нибудь придумать?

— Можно, — успокоил его Лавриков. — Отдавай.

— Что?

— То, что всегда брал. Что было смыслом каждого твоего шага. Бога своего отдавай, — саркастически заключил серию намеков Федор Павлович. — Деньги.

— Какие деньги? — Глаза Геннадия Цереновича бегали из стороны в сторону.

Но Лавр, в свою очередь, совершенно спокойно развернул захваченные из кабинета листы, выбрал среди них один и протянул распечатку Кекшиеву.

— Вот эти, — ответил он. — Это только полулегальные сбережения.

— Все? — Чиновник бегло просмотрел предложенный документ, и ему сделалось совсем дурно. — И нищим остаться?

Федор Павлович обезоруживающе улыбнулся.

— Я сейчас попрошу Санчо сделать распечатку нелегальных вкладов, — сказал он.

Лавр развернулся, намереваясь скрыться в своем кабинете, но на этот раз за руку коллегу схватил Кекшиев.

— Не надо… — покачал он головой. — То есть… мне предлагается отдать деньги бандитам? Так?

Лавриков склонился вперед и горячо зашептал на ухо Кекшиеву:

— Ты куда как хуже бандита, Гена. Ты маленький гнусный хапальщик, вечно прикрытый государственными должностями. Клоп. — Отстранившись, он уже спокойным и не терпящим возражений тоном добавил: — Деньги перечислишь до завтра вот по этому списочку. — Федор Павлович протянул собеседнику еще один лист.

Кекшиев снова окинул внимательным взглядом предложенную бумагу.

— Чьи это реквизиты? — поинтересовался он.

— Это лагеря для несовершеннолетних преступников, господин законодатель, — просветил Геннадия Цереновича Лавр. — Там всегда с хлебушком проблемы, и за электричество опять же платить нечем. Ваша благотворительная акция будет иметь успех.

— А если… — Кекшиев предпринял попытку встать в привычную для него независимую позу, но Федор Павлович отрицательно помотал головой.

— Вопрос не ко мне, — с ходу урезонил он большую административную шишку. — Я предлагаю лишь детишкам помочь. А если — «если», — дальнейшее просчитать не сложно. Вы отчасти профессионал. И знаете, что бывает, когда «если»… Квитанции о переводе — мне. — Лавриков по-приятельски похлопал Кекшиева по покатому плечу. — Для отчета.

— Перед кем? — снова растерялся Геннадий Церенович. Его полную лоснящуюся шею и лоб успели покрыть мелкие капельки пота. Но нырять в карман пиджака за платочком чиновник что-то не спешил.

— Перед Ним… — Указующий перст Федора Павловича ткнулся в область потолка.

Затем он, оставив ошалевшего Кекшиева топтаться в коридоре, шагнул за порог своих рабочих апартаментов. Пусть теперь этот скользкий тип думает что хочет. Пусть решает, как ему поступить. В конце концов, на то ему и дана голова. Но Лавр практически не сомневался, какое решение будет принято в итоге Геннадием Цереновичем. Не так уж велик предоставленный ему выбор. Жить-то всем хочется. Против этого уже не попрешь.

Санчо к моменту возвращения шефа по-прежнему сидел перед включенным компьютером и все с тем же интересом изучал справочник. Лавр погасил верхний свет, и Мошкину невольно пришлось прерваться. Теперь кабинет освещался только уличными огнями, а лицо Александра — экраном монитора.