Военные мемуары. Спасение, 1944–1946

Действительно, г-н Богомолов, сразу же по окончании визита гг. Черчилля и Идена, стал торопить меня с поездкой в Москву. Поскольку Франция была свободна и постепенно оживала, а ее правительство снова вернулось в Париж, в мои планы входило установить прямой контакт со Сталиным и его правительством. Итак, я принял его приглашение, а также подготовленную г-ном Молотовым и нашим послом Роже Гарро программу пребывания. Была достигнута договоренность, что я поеду на неделю в советскую столицу в сопровождении Жоржа Бидо. Таким образом, мы могли обменяться мнениями о будущем мирном урегулировании. Вероятно, это также даст возможность каким-то образом возобновить франко-российскую солидарность, которая зачастую недооценивалась и предавалась, тем не менее соответствовала естественному порядку вещей перед лицом как немецкой угрозы, так и попыток англосаксов установить свое господство. Я даже рассматривал проект пакта, по которому Франция и Россия обязались бы действовать сообща в том случае, если вновь появится опасность со стороны Германии. Эта опасность, естественно, могла быть делом отдаленного будущего, но заключение российско-французского договора в ближайшее время могло бы помочь нам участвовать в урегулировании европейских дел.

Перед поездкой в Москву я решил публично заявить о тех целях, которые Франция будет преследовать в будущих переговорах по мирному урегулированию. На заседании Консультативной ассамблеи были открыты дебаты по вопросам нашей внешней политики. Как это принято, ораторы говорили пространными общими фразами с уклоном в идеализм, но не могли сказать ничего конкретного, когда речь заходила о практических целях. Все осуждали гитлеровский режим, но воздерживались от уточнения, что же именно нужно делать с Германией. В адрес наших союзников расточались теплые слова, но от них требовали только дружбы. Все признавали необходимость для Франции занять свое место, но избегали уточнения — каким путем и какими средствами. В заявлении, с которым я выступил 22 ноября, я всего лишь постарался высказать наши цели.

Во-первых, я заметил, что «у нас начинают появляться средства для проведения дипломатической акции, соответствующей тому уровню, на котором находится сейчас Франция». «Почти все правительства других стран, — говорил я, — уже признали правительство Французской Республики. Что же до Германии, то наши пушки в Эльзасе и на других участках в состоянии заставить ее признать нас единственно возможным способом — через победу… С другой стороны, мы принимаем участие в заседаниях Европейской комиссии в Лондоне и Комиссии по итальянским делам… Мы провели с британскими премьер-министром и министром иностранных дел переговоры по широкому ряду вопросов в обстановке открытости и дружелюбия… Мы планируем провести на той же ноте и переговоры с советским правительством в ходе нашей ближайшей поездки в Москву… Мы рассчитываем когда-нибудь в такой же обстановке иметь беседу с президентом Соединенных Штатов Америки». Таким образом я старался показать, что Франция вновь выходила на соответствующий уровень, где снова могла играть приличествующую ей роль.

Эта роль должна была соответствовать ее рангу великой державы. Я настаивал на этом, когда коснулся вопроса о будущей структуре Организации Объединенных Наций и нашего стремления войти в ее правящий орган — Совет Безопасности. «Мы полагаем, — говорил я, — что державы, имеющие возможности действовать в материальном и моральном плане в различных частях света, должны вместе взять на себя обязанность придавать импульс и направлять другие страны… В наших глазах Франция, вне всякого сомнения, является одной из таких держав». Далее я добавил: «Мы готовы, как и раньше, нести нашу долю ответственности, связанную с выполнением этого первоочередного долга. Взамен мы снимаем с себя обязательства по решению вопросов относительно участия в любых мерах в Европе и других частях света, а также по участию в переговорах, в которых мы не имеем равного права голоса со странами, активно в них участвовавшими».