Волчья хватка. Книга третья

В тот миг никто и не услышал, как средь всего этого рычанья, крика и гомона взмыл над степью незримый нетопырь да запорхал кругами, рассматривая становище. Две золочёные птичьи клетки с Дивами стояли вкупе с курганом вьюков, под охраной стражи, облачённой в кольчуги и латы. От обнажённых сабель исходил мертвящий бурый свет. Сморённые дорогой пленницы, с головы до ног затянутые в блестящую рыбью кожу, дремали, свернувшись, ровно змеи. Они давно уже свыклись с шумом, что царил окрест, и не внимали воплям, однако встрепенулись, когда бесшумные крыла опахнули им лица, и подняли головы. Встать в полный рост им не позволяли клетки…

Едва огонь пожрал топливо, ражный вновь кликнул волком, взбудораживая ночную степь, и опять вспыхнули костры, засветились пучки подожжённой травы, ибо в безлесной степи даже и головнёй было не отжечь, чтобы отбиваться от хищников. А волчий вой и рык уже взметнулись выше пламени и подступали всё ближе, заставляя погонщиков палить жалкие остатки хвороста.

Когда же топливо иссякло и навалилась тьма кромешная, Пересвет громогласно рыкнул, выдернул засапожник и серой ломкой тенью порскнул в середину стана. Лезвие царского ножа само искало уязвимые места и кромсало плоть, как если бы матёрый волк ворвался в гущу овечьего стада. Кому досталось в пах, кому подмышку или горло–никто не устоял перед клыком. Слепые сабли пластали ночную темень вкривь и вкось, разя своих же, — бурела ночь от крови…

А почуяв её запах, волки впадали в раж и рвали уже всё подряд — верблюдов, лошадей, людей. Покуда стража отбивалась от рассвирепевших стай, ражный проник в середину становища, выхватил обе клетки и так же незримо покинул караван. Пленницы слышали его голос, почуяли волчью прыть, признали за своего и присмирели, не издав ни звука. Но, оказавшись далеко в степи, в тот час же обрели голоса.

—Ты кто? — заверещали. — Откуда явился? И зачем похитил?

—Вот позрю на вас, тогда и скажу зачем, — устало молвил он и поставил клетки. — Покуда не рассвело, посплю. Пол дела сделано…

На землю повалился между ними да в тот же миг заснул. Див это возмутило и повергло в недоумение. Обе враз, будто тряпицы ветхие, они порвали свои медные, с позолотой, клетки и вышли на волю. Не зря омуженок называли ведьмами: имея кошачье око, мрак был нипочём. Озрели безмятежно спящего спасителя и, ровно змеи, свернулись, сели в изголовье.

—Ражный отрок, — заметила одна и обнажила голову, распустив длинные золотые волосы. — Должно быть, нашей крови…

—Не смей, сестра! — строго заметила другая. — Спрячь волосы! Сего он недостоин! Ну посмотри: тщедушный отрок, заместо бороды пух птичий… Да и ныне не праздник Купалы!

— А мне по нраву гоноша, — призналась златовласая. — Собой пригож и полон отваги. Я бы исполнила его, не дожидаясь праздника…

— Как он посмел заснуть? — зашипела её товарка. — Похитить двух Див и спать! Даже не искусился!..

В тот миг и разглядела нож на расслабленных перстах отрока, опасаясь пробудить, осторожно сняла его. И в тот час обе вскочили.

— Знак царицы! — воскликнула златовласая. — Зрю её промысел! Конец нашему позору и мукам, сестра! Сей гоноша нас вызволил… Чтоб взять одну из нас, которая по нраву! Он ждёт рассвета, чтобы сделать выбор…

Её суровая спутница насадила нож на персты свои.

— Знак можно толковать двояко. Настал час мести. Тохтамыш должен умереть. И он умрёт…

Златовласая склонилась и покрыла космами своими чело Пересвета.

— Зрю сон его! — зашептала страстно. — Рати стоят на поле… Гоноша на красном коне, с копьём!

— Будь женихом сей отрок, снились бы Дивы, — любуясь ножом, заметила товарка. — А ему битвы снятся!.. Исполни отрока, коль он по нраву. Но я исполню рок свой…

— Постой! — воскликнула шёпотом златовласая. — Как же ему избрать невесту, коли одна останусь?

В ответ из темноты лишь смех послышался:

— Выбор всегда за Дивой! Ну, мне пора, уже рассвет поднимается. Прощай, сестра…

И растворилась в сумраке утра.

Едва над степью восстала заря, Пересвет проснулся и узрел златовласую перед собой. Привстал и взора отвести не мог. Из зарева степного красный конь соткался и принялся толкать его в спину, мол, пора! А гоноша всё ещё зрел на Диву и оторваться не мог. Потом спохватился, вскочил и огляделся. На земле валялись две рваные клетки…

— Но где вторая Дива?

— Ушла исполнить свой рок, — смиренно молвила златовласая.

— А засапожник царицы?

— Унесла с собой. Ей без ножа нельзя…

Ражный обескуражился.

— Как же мне избирать, коль ты одна? И прекрасней на свете не бывает?..

Конь и вовсе не позволил даже поразмышлять, вскинул голову в сторону встающего солнца и трубно заржал…

Глава 14