Восемь лет среди пигмеев

В тот же вечер Сейл, который в день смерти Базалинды держался лучше других членов семьи, пришел гостинице и попросил сигарет.

— Ночью у нас танцы, Мадами, — сказал он. — Это поминальные танцы. Чтобы прогнать злых духов.

Я спросила, нельзя ли и мне присутствовать. Сейл не особенно уверенно ответил, что можно. Я отправилась в деревню после ужина. Придя туда, я увидела танцующих мужчин, но не заметила ни одной женщины, пигмеи, видимо, были поражены, увидев меня. Некоторое время они продолжали танцевать, затем остановились и предложили мне сесть. Один из них, нарушая правила гостеприимства и, видимо, не подумав, заявил, что меня не ждали, так как эти танцы — табу[16] для женщин.

— Меня пригласил Сейл, — сердито отвечала я.

Вмешался Фейзи и сказал, что мне разрешается присутствовать, но я заметила, как он начал шептаться о чем-то с Моке. Все казались смущенными, поэтому, одарив присутствующих сигаретами, я собралась домой к большому и очевидному облегчению остающихся. Мне не хотелось уходить. Некоторые действия пигмеев говорили о том, что, позволяя им выпроводить меня домой, я лишаюсь возможности познакомиться с интересными религиозными церемониями. Однако я вряд ли могла поступить иначе. Даже их собственным женщинам запрещалось присутствовать, и они либо были заперты в своих хижинах, либо ушли из деревни.

Нехотя отправилась я домой. Войдя в лес, остановилась, чтобы прислушаться. Луна только что взошла, и слабый свет ее не мог рассеять мрака на лесной тропе. Немного погодя я услышала, что вновь загремели барабаны, которым вторил глухой звук деревянного инструмента. Раньше я никогда не слышала такой музыки в деревне пигмеев. Она была ужасной и гнетущей. Внезапно среди боя барабанов я услышала новый звук. Он напоминал отчасти мычание коровы, ожидающей дойки, отчасти звук рога, но с более низким тоном. Это был Эсамба[17], Все обрывки разговоров местных жителей, все фантастические слухи об Эсамбе внезапно всплыли в моей памяти. Где бродит Эсамба, там — смерть. Этот жуткий, низкий звук был голосом несчастья. Я съежилась от страха, прижавшись к стволу дерева. Дома я, конечно, стала бы рассуждать об этом трезво и, безусловно, нашла бы успокаивающие объяснения. Но здесь, в джунглях, все было иначе. Страх держал меня, как в тисках. Я была одна среди незнакомого мне мира — женщина в ночных джунглях, не имеющая даже перочинного ножа или булавки от шляпы, которыми можно было бы обороняться от неожиданного врага. Я прижалась спиной к стволу огромного акажу, сердце мое стучало, словно камнедробилка. Я не решалась искать убежища в деревне пигмеев, но в то же время боялась идти через темный лес к гостинице. Вновь раздалось мычание. На этот раз много правее деревни пигмеев. Как оно могло так быстро передвинуться далеко в сторону? В горле у меня пересохло. И вновь из темноты донеслось холодящее кровь мычание, но уже с другой стороны. «Бог мой, — думала я про себя, — он движется по кругу, чтобы отрезать мне путь домой». Теперь меня охватил ужас. Я побежала к нашему лагерю, прыгая через корни, цепляясь за свисавшие лозы лиан. Тени казались мне корнями, и я старалась не задевать их; корни выглядели, словно тени, и я спотыкалась о них. Ветви хватали меня, точно жадные руки. Теперь голос Эсамбы исходил только с одной стороны. Он был где-то сзади, недалеко. Я попыталась бежать быстрее, но, к сожалению, была очень плохой спортсменкой. Подсознательно я спрашивала себя, почему я спасаюсь бегством. Все, что я знала об Эсамбе, я почерпнула из нескольких разговоров возле костра и отдельных слов, произнесенных шепотом. Я слышала мычание все ближе и ближе и чувствовала, что не смогу добежать до гостиницы. Я надеялась лишь на то, что смогу добраться до негритянской деревни, расположенной на пути к дому. В стороне от тропинки послышался другой — шелестящий звук. Казалось, там, в темноте, движется какое-то животное или человек. Последние остатки храбрости покинули меня, и я, громко крича, влетела по тропинке в деревню, а затем в дом Абазинги, смотрителя за животными нашего лагеря. Он протянул руку за копьем и прыгнул к двери, но я позвала его назад.

— Нет, нет, не ходи! — закричала я. — Там Эсамба!

Он повернулся ко мне, на его черном лице и в глазах застыл страх.

— Мадами видела Эсамбу? — спросил он.

— Я слышала его, но ничего не видела, — ответила я, тяжело дыша.

— Ваше счастье, Мадами, — сказал он. — Всякий, кто увидит Эсамбу, умирает в течение ближайших двух дней.

Я сидела у очага Абазинги, пока не отдохнула, а он рассказывал мне об Эсамбе. Когда Эсамба появляется, умирают деревья, а маленькие ручьи высыхают, клялся Абазинга. Когда бродит Эсамба, даже мужчины прячут свои лица в постели, чтобы не видеть его и не умереть. В ту ночь я больше не слышала голоса Эсамбы.

Семь ночей подряд пигмеи танцевали и оплакивали Базалинду. На седьмую ночь они устроили торжественную церемонию с угощением, что должно было, по их понятиям, принести спокойствие маленькому телу в могиле и душе Базалинды,

Глава шестая