Воздушный шарик со свинцовым грузом (сборник)

Он развернулся и зашагал в сторону штаба.

– На последнем реактивном – в клуб и дрыхнуть, – велел нам Чагин.

– Товарищ майор, – сказал я, – спасибо вам.

– Потом поблагодаришь, – ответил Чагин, – когда со мной то же самое проделаешь, и я тебе таких пестицидов пропишу… Вот тогда и поблагодаришь. Галопом в клуб! Остряки, бляха. Дети.

Дотащившись до клуба, мы с Глебом ввалились в будку киномеханика, где среди бушлатов, шинелей и одеял уже храпели вовсю Андрюха и Артурчик, наспех соорудили себе постели и заснули как убитые. Не знаю, сколько мы проспали, но разбудил нас жуткий рев вперемешку с руганью.

– Ты мудак, Васильков, стопроцентный, готовый к употреблению мудак! – громыхал голос Чагина. – Где транспарант? Почему ты не сказал этим гремучим, бляха, упырям-художникам, чтоб они намалевали гребаный транспарант? Что ты на меня пялишься своими коровьими глазами?

– Товарищ майор, – оправдывался бубнящий голос начальника клуба, – вы мне ничего про транспарант не говорили… Вы же сами с ними все время работали…

– Вот именно, бляха, работал! Целый майор вкалывает сутки напролет, а зажравшийся старлей пинает где-то… Ты думаешь, мне кто-то про транспарант сказал? Ни хрена. Меня только отымели прямо на плацу. Армейский начальник политотдела нашему дивизионному эдак с укоризной пеняет: красиво, мол, все приготовили, Сергей Алексеевич, жаль, транспарант на трибуне отсутствует… Ну ты знаешь, что за хмырь дивизионный начпо. Подзывает к себе Овсея, замполита нашего, щеки трясутся, где, говорит, транспарант, ебермудский подполковник? Тот рта открыть не успел, как уже стоял обосранный от каблуков до фуражки. Только начпо отошел – все дерьмо с него мигом слетело, подзывает меня, старого заслуженного майора… Тебе сказать, на что и во что он меня послал?

– Не надо, товарищ майор.

– Надо, товарищ старший лейтенант. Так вот, бляха, иди на тот же хутор семимильными шагами, чмо болотное, Васильков, сука, транспарант тебе по всему вестибулярному… – Чагин произнес еще несколько смачных абзацев с медицинским уклоном, после чего заключил: – Все, я пошел спать. Сам со своими хмырями-художниками разбирайся, товарищ начальник клуба.

Он удалился, громыхая сапогами, а спустя минуту дверь в кинобудку с треском распахнулась, включился свет и раздался бездарно имитирующий свирепость голос Василькова:

– Дрыхнем? Массу топим? А ну подъем!

– Че надо? – недовольно и сонно пробурчал Андрюха.

– Ты мне еще повякай, Окунев… Завтра же с ротой на плацу будешь асфальт месить. Через двадцать секунд наблюдаю, как все построились в коридоре.

– С автоматами? – поинтересовался Глеб.

– Зачем с автоматами?

– Чтоб мы могли застрелиться в конце вашей пламенной речи.

– Время пошло, – коротко бросил начальник клуба.

Мы, невыспавшиеся, кое-как выползли в коридор.

– Отлично, – резюмировал Васильков. – Охрененно харизматичные личности. И это советские солдаты, краса и гордость Родины, гроза и ужас мирового империализма.

– Не очаровывайте нас комплиментами, товарищ старший лейтенант.

– Рыжиков, закрой пасть. Я вас сейчас очарую… Где транспарант?

– Какой транспарант?

– Который должен был висеть на трибуне. Из-за которого начальник политотдела штаба отымел нашего начпо, начпо замполита, замполит Чагина, а Чагин, сука, меня. Крайнего нашли? Вот вам крайний! Хмыри, ублюдки, вафельные полотенца… – Васильков задвинул непривычную для себя тираду. Ругался он неумело и неинтересно.

Внезапно откуда-то выскочала Юлька и весело закружила у меня под ногами, тычась мордой в сапог.

– …Меня поимели, а я вас поимею в особо извращенной форме, – продолжал распаляться Васильков. – Вы у меня три дня враскорячку ходить будете, я вам этот транспарант на братскую могилу повешу вместо траурных лент…

Я наклонился, сграбастал Юльку и, держа за шкирки, поднес к своему лицу.

– Где транспарант? – рявкнул я на нее. – Где транспарант, сука?

Юлька с интересом посмотрела на меня и на всякий случай лизнула в нос.

– Пасть закрой, – сказал я. – Сейчас я тебя в особо извращенной форме. От имени политотдела армии и общества защиты животных… Где транспарант?

– Ой, мама, – пискнул вдруг Глеб.

Он медленно осел на пол, прислонился к стенке и принялся стучать по ней кулаком и хохотать, как умалишенный. Следом за ним заржал Артурчик, обнажая большие лошадиные зубы. Андрюха Окунев с недоумением посмотрел на них, затем, видимо, в мозгу его произошел щелчок, и он неожиданно тоненько захихикал.

– Команда душевнобольных, – выдавил из себя Васильков.

Губы его подрагивали, он стиснул их покрепче, словно опасался выпустить смех наружу, затем не выдержал и разрыдался нервно переливающимся хохотом.

– Одни мы с тобой, Юлька, здесь нормальные люди, – сказал я, опуская собачонку на пол. Честно говоря, меня и самого покачивало – то ли от смеха внутри, то ли от недосыпа.

– Так, – сказал начальник клуба, вытирая слезы. – Чтоб через полминуты я вас здесь не видел.

– Нам это… идти на плац месить асфальт? – спросил Андрюха.

– Спать иди, Окунев! Все – к чертовой матери спать. Сумасшедший дом… Юлька, за мной.

Он скрылся с Юлькой у себя в кабинете, а мы возвратились в кинобудку.

– Ну мы точно сработаемся, – хлопнул меня по плечу Глеб.

– Красавэц! – заявил Артурчик, сверкнув зубами.

Что до Андрюхи Окунева, то он почесал в затылке и протянул мне руку.

– Это что? – спросил я.

– Знакомиться будем.

– Уже знакомы.

– Ну да, вообще-то.

Он убрал руку.

– Ладно, Андрюха, – сказал я. – Проехали.

– Проплыли, – ответил он, улыбнувшись. – Через Урал.

– Ага, – кивнул я. – Ну что, давайте спать.

Мы разобрали бушлаты, шинели и одеяла и во второй раз за этот день мгновенно и мертвецки заснули.