Возвращение к жизни

Пошли дальше, чтобы соединиться со старшим сержантом Ильей Уткиным. Впереди — Привалов с красноармейцем Михаилом Доможаковым, за ними, чуть поотстав, — командир взвода с остальными разведчиками. Только встретились с Уткиным, прибежал Николай Беседин с недоброй вестью: убит младший лейтенант Поляков.

— Вы — старший по званию, — сказал Привалову Уткин. — Берите командование взводом на себя.

Старшина тут же приказал занять круговую оборону, окопаться.

— Самое главное — корни в землю пустить, — приговаривал он. — Тогда никакая сила тебя с места не стронет. Для немца эта земля — чужая, а нам — мать родная. Держись за нее, ребята, крепче!

И разведчики начали врубаться в податливый после дождя грунт. А гитлеровцы уже расчухались, сориентировались, приметили наших на высотке и перебежками приближались к ней.

— Котов, Кисляков, Доможаков! — командует Привалов. — Не подпускать! Остальным — окапываться.

И все-таки фашисты подползали к ним. Все ближе и ближе, несмотря на огонь разведчиков. Вот немецкая граната шлепнулась за окопчиком Привалова, крутнулась длинной деревянной ручкой. Старшина пригнулся. Раздался взрыв. Привалов отряхнул с плеч ошметки сырой земли и весело сказал:

— Шалишь, гад! Мы еще повоюем. Завещание нам писать рановато…

В бою он веселел. Горячка боя вызывала у него задор, хлесткое слово. Это бодрило бойцов. Вторая граната, угодив Дмитрию в плечо, отлетела на бруствер. Привалов схватил ее и кинул обратно. Она взорвалась, не коснувшись земли.

— Кушайте на здоровье! — крикнул старшина.

Разведчики отбивались от гитлеровцев больше часа, пока с берега не выдвинулась на эту ключевую высотку стрелковая рота, переплывшая Днепр.

Комбат Субботин приказал Привалову отвести разведвзвод под обрыв правого берега, вырыть ниши в отвесной стене и отдыхать. Но разве отдохнешь, когда все вокруг ходит ходуном, ревут «юнкерсы», оглушающе грохают бомбы, снаряды, мины, сотрясаются и этот, и тот — левый берег?

Вечером Привалов получил задачу провести разведку в селе Балык, захватить пленного. По оврагу разведчики вышли к окраине деревни, и тут им встретилась группа гитлеровцев — человек двадцать.

— Залечь! Подпустить ближе! — старшина изготовился к стрельбе.

Они открыли огонь из автоматов почти одновременно. Немцы, скошенные в упор, падали снопами. Один вскочил, побежал к дому.

— Взять!

Доможаков, рослый хакас-здоровяк, плечистая глыба, настиг убегавшего, дал подножку.

— Теперь — ходу! — распорядился Привалов. Разведчики, подталкивая обезоруженного пленного, побежали обратно: сзади, в Балыке, уже трещали автоматы, взлетали в небо ракеты.

Еще немного — и овражек, изведанная дорога к своим. Но тут послышался стрекот мотоцикла: машина пересекала путь совсем рядом.

— Кисляков, Уткин, придержите пленного. Доможаков — бей!

Автомат ударил по немцам. Мотоцикл проехал какое-то расстояние и заглох. Сидевший за рулем солдат свалился на землю, а тот, что был в коляске, поднял руки. Как выяснилось позже, он оказался особенно ценным «языком» — фоторазведчиком.

Бои на плацдарме с каждым днем ожесточались. Правый берег пылал в огне. Старшина Привалов, находясь на переднем крае, дрался с врагом до последнего дыхания.

Из писем

21 октября …Так тоскливо без твоих писем. На днях достал из сумки кипу старых и, перечитывая их, болел острым ощущением разлуки. Мое состояние заметил товарищ по работе и попросил объяснить причину, Я дал ему почитать часть твоих писем и услышал: «Хорошая она, и любит тебя».

Это укрепило во мне веру в тебя. Исчезли сомнения, и всю вину я свалил на почту. Она виновата, что больше месяца нет твоих писем…

Вот уже третий год пошел, как мы расстались.

Я помню вечер на вокзале,

В последний раз мы обнялись

И молча на путях стояли,

Не обещали, не клялись.

К разлуке долгой не готовясь,

Твоих я клятв не брал с собой.

Умчал меня военный поезд

Туда, где шел горячий бой…

Время, увы, сделало свое дело — твои черты как-то затуманились в моей зрительной памяти. Я вижу тебя во сне неясной, манящей, неуловимой…

26 октября. Был я на правой стороне Днепра, когда мне принесли твои письма. Спасибо за подробное описание жизни в Горушке. Опишу и я свое бытие.

Я часто езжу по корреспондентским делам на правый берег Днепра… Вот Славутич, воспетый в песнях и былинах: широкий, солидный, как подобает пожилому, повидавшему виды. Мне приходилось переплывать его — только ночью, под вражеским обстрелом.

Правый берег Днепра очень крутой. Представь меня, сидящего на обрыве, в 60 м над уровнем реки. Перед глазами раскинулась широкая панорама левобережья, змейкой тянется Днепр. Так я сидел сегодня днем долго, долго… И забыл, что «аз есьм» житель XX века. Настроение было эпическое.