Возвращение в джунгли

Пятьдесят переходов сделал Тарзан, пока перенес все самородки в пределы амфитеатра. Потом из дупла старого, расколотого молнией дерева вытащил ту самую лопатку, которой когда-то выкопал сундук профессора Архимеда К. Портера, им же перед тем здесь зарытый. Вырыв длинную канавку, он сложил туда состояние, которое его черные воины принесли для него из забытой сокровищницы города Опара.

Эту ночь он проспал в амфитеатре, а рано поутру на следующий день отправился навестить свою хижину перед возвращением к Вазири. Найдя все в прежнем виде, он углубился в джунгли поохотиться с тем, чтобы принести добычу в хижину и там спокойно попировать и выспаться на удобной постели.

Он блуждал милях в пяти к югу на берегу реки, впадающей в море милях в шести от хижины. Он отошел от берега на полмили, когда вдруг ноздри его втянули запах, который взбудораживает джунгли, – запах человека.

Ветер дул с океана, и Тарзан понял, что источник запаха к западу от него. К запаху человека примешивался, однако, и запах Нумы. Человек и лев.

– Надо спешить, – подумал человек-обезьяна, запах белого человека, – Нума, пожалуй, охотится.

Когда он добежал деревьями до опушки леса, он увидел женщину, опустившуюся на колени в молитве, а перед ней дикого, примитивного вида белого мужчину, закрывшего лицо руками. Позади мужчины старый лев медленно подвигался к легкой добыче. Лицо мужчины было повернуто в сторону, женщина низко нагнула голову. Он не видел черт лица.

Нума уже приготовился к прыжку. Нельзя было терять ни секунды. Тарзан не успел бы снять лук и вправить в него стрелу. Он не мог пустить в ход ножа. Оставалась только одна надежда, один выход. И человек-обезьяна действовал с быстротой мысли.

Бронзовая рука откинулась назад, на миг копье легло на плечо гиганта – и затем мощная рука выбросила его вперед, и быстрая смерть из зеленой листвы влетела прямо в сердце прыгнувшего льва. Не издав ни единого звука, он упал мертвый к ногам тех, кто чуть было не сделался его жертвой.

Несколько мгновений ни мужчина, ни женщина не шевелились. Потом она открыла глаза и с изумлением взглянула на мертвого зверя, лежащего позади ее спутника. Когда красивое лицо приподнялось, у Тарзана от обезьян захватило дыхание от изумления: он не верил своим глазам. Неужели он сошел с ума? Не может быть, чтобы это была женщина, которую он любит. Но, конечно, это была она.

И женщина поднялась, а мужчина обнял и поцеловал ее, и тогда сразу кровь бросилась в голову человеку-обезьяне, кровавый туман поплыл перед глазами, и старый шрам на лбу выступил на темной коже ярко-красной полосой.

Страшное выражение появилось на диком лице, когда, подняв лук, он заложил в него отравленную стрелу. Злой огонек блестел в светло-серых глазах, пока он целился в спину ничего не подозревающего человека.

Он бросил взгляд на гладкую стрелу, сильно оттягивая тетиву, чтобы стрела пронзила насквозь сердце, для которого была предназначена.

Но он не выпустил рокового вестника. Медленно опустился лук. Шрам на лбу побледнел, и Тарзан от обезьян, склонив голову, медленно повернул в джунгли.

XXIII ПЯТЬДЕСЯТ СТРАШНЫХ ЧЕЛОВЕК

Несколько долгих минут простояли молча Джэн Портер и Вильям Сесиль Клейтон у трупа хищного зверя, добычей которого они едва не сделались.

Девушка заговорила первая после молчания, последовавшего за ее неожиданным, импульсивным признанием.

– Кто мог бы это сделать? – шепнула она.

– Бог весть! – только ответил мужчина.

– Если это друг, почему он не покажется? – продолжала Джэн. – Не следует ли окликнуть его? Хотя бы поблагодарить.

Клейтон машинально исполнил ее желание, но ответа не было.

Джэн Портер вздрогнула. – Таинственные джунгли, – прошептала она.

– Странные джунгли. Даже проявления дружбы здесь пугают.

– Вернемся лучше в шалаш, – предложил Клейтон. – Вы будете там, по крайней мере, в безопасности. Я плохой защитник, – с горечью добавил он.

– Не говорите этого, Вильям, – поспешила она перебить его, искренне огорченная, что своими словами ранила его, – вы делали все, что могли; вы вели себя благородно, самоотверженно. Не ваша вина, что вы не сверхчеловек. Только один человек мог сделать больше. В волнении я плохо выбирала слова, но я не хотела обидеть вас. Мне нужно только, чтобы оба мы признали раз навсегда, что я не могу выйти за вас, что это было бы дурно.

– Мне кажется, я понял, – отвечал он, – Не будем больше говорить об этом, – по крайней мере до тех пор, пока не вернемся к культурной жизни.

На следующий день Тюрану стало хуже. Он почти непрестанно бредил. Они ничем не могли помочь ему, да Клейтон и не особенно стремился сделать что-нибудь. Из-за девушки он боялся русского – в глубине души даже желал, чтобы тот умер. Мысль о том, что, случись с ним что-нибудь, она осталась бы всецело во власти этого животного, пугала его, и он забывал, что совсем одна, на краю этого жестокого леса, она, наверное, погибла бы очень скоро.