Вперёд в прошлое

И тут возникает первое «а если бы...». А если бы я ссадил Гальку с капота и извинился перед Лешей, признав его право на эту педальную машину?.. Да, у меня не было бы шрама, но у меня мог бы развиться комплекс слабого по отношению к сильному, комплекс раба по отношению к хозяину или, что еще страшнее, комплекс мести. Но я не клюнул на эту наживку сатаны...

Впоследствии (в 1964 году) многие свои детские чувства и переживания я попытался выразить в одном из первых своих рассказов...

ПЕДАЛЬНАЯ МАШИНА

Когда я вижу у какого-нибудь ребенка педальную машину, во мне рождается что-то теплое, волна воспоминаний подхватывает меня и несет назад, в детство, года на двадцать четыре вдаль от берега взрослых...

В детстве у каждого есть своя «педальная машина», своя мечта № 1. У одних это кукла с закрывающимися глазами, у других – заводная железная дорога, у третьих – моторная лодка, которую можно пускать в тазу, в корыте и, конечно, в теплой последождевой луже возле дома. А у меня это была педальная машина.

Но в детстве подобные мечты сбываются только при участии взрослых. Помню, как за несколько дней до моего пятилетия мама спросила, какой подарок я хочу на свой день рождения. Сердце у меня забилось часто-часто, я почему-то покраснел и с трудом выдавил:

– Педальную машину...

– Ишь ты, чего захотел, – ласково сказала мама и погладила меня по голове.

– Купи!.. – Я, наверное, при этом так посмотрел на маму, что она вдруг на мгновение сделалась серьезной, потом поцеловала меня и сказала:

– Ладно-ладно... Куплю. Иди погуляй.

– А когда мой день рождения? – не уходил я.

– Во вторник.

– А когда вторник?

– Вот будет завтра, потом послезавтра, потом послепослезавтра, а потом будет вторник.

Значит, послепослепослезавтра!..

Конечно, я всем во дворе сказал, что у меня будет педальная машина. В этот день Люська Четверикова разрешила мне попрыгать с ней и с другими девочками через веревочку и даже доверила покрутить «пять холодных и пять горячих». И я подумал, что Люська вовсе и не воображала. А она потом спросила меня:

– Дашь покататься?

– Конечно! – радостно крикнул я.

Славка, которого мы все звали «жадиной-говядиной», подарил мне самую большую драгоценность – «чертов палец». И я подумал, что Славка вовсе и не жадина.

А вечером ко мне подошел Витька, которого мы все боялись, потому что ему было уже восемь лет, протянул мне коробку с майскими жуками и сказал:

– Давай с тобой водиться.

– Давай, – неуверенно произнес я.

– Я за тебя заступаться буду, – сказал Витька.

Водиться с Витькой да еще знать, что он за тебя заступается!.. Это что-нибудь да значит! Я чуть даже не забыл про педальную машину.

Все дни до вторника я ждал. Наступало «завтра» – я ждал «послезавтра». Наступало «послезавтра» – я ждал «послепослезавтра». Наконец наступило «послепослепослезавтра». В этот день мама и папа пришли с работы вместе и раньше, чем обычно. Папа, что-то пряча за спиной, прошел к столу, а мама, стоя в дверях, крикнула мне:

– А ну-ка, закрой глаза!

Я закрыл.

– Теперь открой!

Но я стоял с закрытыми глазами и, наоборот, все сильнее и сильнее зажмуривал их. Я, конечно, понимал, что за спиной у папы не может уместиться большая педальная машина, и все-таки надеялся на чудо. Но чудес не бывает. Поэтому, когда я открыл глаза, на столе стоял маленький улыбающийся поросенок. Он был в черном костюмчике, на голове у него была черная шляпка, в руках он держал смычок и скрипку.

Наверно, у меня был очень разочарованный вид, потому что папа сразу бросился к поросенку, сунул ему в спину ключик и стал с треском повертывать его, приговаривая:

– А как он у нас сейчас заиграет...

И действительно, поросенок вдруг задергался и быстро-быстро заводил смычком по скрипке. При этом черная шляпка стала подпрыгивать у него на голове.

Я смотрел на маму, которая все еще стояла в дверях и ждала только одного – ждала, когда же я обрадуюсь подарку, чтобы броситься ко мне и начать целовать меня, тискать и говорить мне много-много ласковых слов, таких слов, которые может говорить только мама, когда сыну исполняется пять лет. Я посмотрел на папу, суетившегося возле поросенка и приговаривавшего то и дело:

– А какие у нас ботиночки! А на скрипочке даже струны есть!

Я посмотрел на глупо улыбающегося поросенка, который прыгал на одном месте, играл на скрипке и ровным счетом ничего не понимал.

И я заплакал. И оттого, что поросенок улыбался, и оттого, что папа суетился возле поросенка, стараясь развеселить меня, и оттого, что мама хотела, чтобы я радовался, а не плакал, я заплакал еще сильнее.

– Ты же обещала... – говорил я сквозь слезы.

– Что я обещала? – недоумевала мама.

– Педальную машину... – И как только я произнес это вслух, с новой силой до моего пятилетнего сознания дошло, что у меня нет, нет, нет педальной машины.

– Ну, ерунда какая, – успокаивала меня мама, вытирая мне слезы своим платком. – Будет у тебя еще педальная машина.

– Когда? – не унимался я.

– Ну вот поедем как-нибудь с папой в город и купим. Только успокойся. Скоро гости придут, а ты плачешь.