Враждебный портной

Ираида Порфирьевна, как выяснил Каргин, за все время не узнала от «Телефункена» ничего существенного, за исключением того, что Главлит, то есть цензурное ведомство, где она работала долгие годы, будет в 1991 году расформирован, а через тридцать лет вновь, как птица феникс, возродится, причем с какими-то невиданными полномочиями.

«Ну и на кой черт мне было это знать, – спросила Ираида Порфирьевна, – в 1968-м? Шансы вернуться в Главлит в 2021 году, когда там будет ого-го, у меня нулевые».

А еще она получила рекомендацию пренебречь в 1980 году предложением руки и сердца от некоего Александра Борисовича Новгородского – литератора, ведающего в Союзе писателей распределением продовольственных заказов. «Telefunken» проинформировал потенциальную невесту, что имущество Александра Борисовича – дача в Переделкине, пейзаж «Старая пристань» художника Кончаловского, коллекция антикварных подсвечников и ювелирное изделие дома Фаберже первой половины XIX века «Золотой кабан» – будет быстро распродано его дочерями, намылившимися в Америку. Самому же Александру Борисовичу уготована долгая, как библейскому Мафусаилу, жизнь, но в исключительной материальной скромности – на птичьих (а не золотых кабаньих) правах в Витебске у племянницы, служащей экскурсоводом в музее Шагала.

«Я тогда была замужем за Ванькой Коробкиным, – сказала Ираида Порфирьевна, – что мне было до какого-то… – осторожно понизила голос, – еврея, который якобы сделает мне через пятнадцать лет предложение?»

«Но он появился?» – уточнил Каргин.

«Да что толку? – вдруг разозлилась Ираида Порфирьевна. – Эти его дочери… – махнула рукой. – Куда делись мои папиросы?»

Неужели, вознегодовал, вспомнив «Интимные места» в «Фани-кабани», Каргин, фашистский «Telefunken» издевается над моей бедной мамой?

Она призналась, что, когда слушала приемник, зеленый глазок на панели едва светился и мигал, а сама она с трудом разбирала услышанные слова. Ираида Порфирьевна так и не смогла определить пол диктора. Голос в приемнике был странный и высокий, «как у клоуна в цирке». Мать твердо стояла на том, что не включала «Telefunken» после того, как таинственный армянин доставил его из Сан-Диего.

Неужели тоже узнала дату собственной смерти, подумал Каргин.

По мужской линии преемничество передавалось лучше, чем по женской.

Когда Каргин ночью на даче включил приемник, зеленый, со свастикой глазок вспыхнул ярко, голос диктора (если это был диктор) звучал не как у клоуна в цирке, а вполне отчетливо, хотя и несколько глуховато, как если бы пробивался сквозь валенок или оренбургский пуховый платок.

Приехав после ночного радиосеанса утром следующего дня на работу, Каргин долго стоял у окна, глядя в летнее небо, где одновременно присутствовали солнце и луна. Они определенно двигались навстречу друг другу: солнце – развязный шпанистый пацан в штанах из облаков, как обычно, разной длины, и луна – синелицая, с фингалами деваха в косой облачной юбке. Каргин вспомнил про косой подол, которым Роман Трусы обещал срезать, как гильотиной, гнилую элиту, чтобы освободить место для новой травы, и подумал, что, как всегда, Р. Т. перехитрил его, начав не с России, а… с Луны, где трава не растет.

Когда не знаешь, что делать, подумал Каргин, делай то, что считаешь нужным. Или не делай ничего. Когда нет мыслей, нет понимания, нет воли, продолжилась мысль, все делается само, но отнюдь не к удовольствию бездельника.

Каргин решил действовать. Действие, подумал он, лучше бездействия, точно так же, как свобода лучше, чем несвобода, богатство лучше, чем нищета, а здоровье лучше, чем болезнь.

Он немедленно вызвал руководящего ремонтными работами прораба, распорядился в первую очередь отремонтировать новый кабинет Нади и немедленно установить там огромный – во всю стену – аквариум с приставной лестницей. Прораб заметил, что это потребует подведения дополнительного стояка с водоотводом и сливом. Каргин возразил, что смета составлена с двадцатипроцентным превышением на непредвиденные расходы, так что прорабу лучше молчать.

– Двадцать процентов – это не откат, – назидательно произнес Каргин. – Мы работаем честно, как… первые христиане, – неожиданно для самого себя перекрестился, скосив глаза в угол, где рядом со святым Себастьяном появилась новая икона святого Хрисогона, обезглавленного по приказу императора Диоклетиана за отказ отречься от веры. Фотография президента сместилась немного в сторону.

Президент нужен всем, вздохнул, переведя взгляд на безмолвствующий аппарат правительственной связи, Каргин, а я со своим проектом не нужен никому. Это конец, смерть государства! Горизонталь власти не действует. В такие мгновения миром правят… коррупция и случайность. Вот только какая-то сволочь остановила это мгновение, посчитав его прекрасным. Та самая сволочь, которую Р. Т. грозился скосить косым подолом.

– Акулу в аквариум хотите запустить? – поинтересовался прораб.