– Так сколько ты хочешь? 200 баксов или 500? – оборачиваясь к нему, толстяк подмигивал неизвестно с какой причины.
– Не знаю. Наверное, 300… – промямлил Орлан, побаиваясь, что 500 баксов у Левы нет, а 200 просить вроде бы мало.
– Окей. Будет тебе триста.
К своему удивлению, Шкварок понял, что они стоят у черного выхода из школы. Лева толкнул дверь и нырнул в темноту. У Орлана засосало под ложечкой: уже было почти 19-00, и куда они пойдут так поздно из школы, не одевшись как следует?.. Но Лева за ним не возвращался. Мальчишка вздохнул и кинулся его догонять. В потемках, по холоду у него мобилизовались все до одного нервы, что-то внутри словно кричало, что он поступает неправильно и надо вернуться в спасительное тепло школы.
Шагали они минут пять. Потом Лева открыл какую-то постройку, пропустил Орлана первым, зашел сам и закрыл наглухо дверь. Пацаненок не мог понять: где он и что происходит. В комнате(?) или в неизвестном помещении всюду был туман и что-то шевелилось. Как в фильмах ужаса.
– Чё застрял? Проходи, садись и кайфуй. Первые два раза для тебя будут бесплатно, а потом или будешь выполнять и дальше мои задания или баблосики скидывать. Усек? – пропел ему на ухо Лева.
– Что? – попытался сообразить Орлан.
Толстяк же метнулся куда-то вглубь, кто-то что-то проорал, и вдруг полилась музыка то ритмичная, но с надрывом гитарных электрострун, то барабанная дробь, то просто какие-то шлепки и шепоточки. Орлан попытался найти Леву в этом тумане и об кого-то споткнулся, упал, в дополнение ко всему это оказался лежащий «обезьян», он отполз в сторону на четвереньках, попытался вделать вдох и…
… очнулся Шкварок на полу весь в чем-то мокром и липком. Откуда-то дул ветер. Ничего не соображая, он подорвался и бросился в сторону ветра. Темнота и холод резко окружили его. Он не помнил где он и что он, даже не мог вспомнить, как его зовут. Просто бежал вперед, цеплялся за какие-то кусты и деревья, падал, вставал и вновь куда-то бежал. А куда он бежал?
В конце концов, его кто-то схватил и что-то спрашивал. Куда-то силой поволокли. Очнулся он в мед.части.
– Вы, правда, думаете, Борис Евгеньевич, что у бедового парня может быть какое-то будущее? Вы просто гляньте на него сейчас! Да, я могу закрыть глаза еще и на этот инцидент, что Ваш подопечный бегал кругами по всему двору невменяемый, обоссаный, израненный и еще что-то выл при этом. А Вы сами сможете жить с этим спокойно?
– Что? Кто? – подал звуки Орлан. – Я что ли? – попытался он приподняться.
На него сразу же уставились две пары глаз: уставшие и злые врача, уставшие и обреченные Стеценко.
– Это последний раз, когда я прошу Вас прикрыть его. В следующий раз я сам лично приведу его к Вам, если подобное повториться. И в администрацию школы.
Врач вздохнул.
– Конечно, хочется верить в лучшее в человеке. Я Вас услышал. Надеюсь, и Вы меня тоже. Забирайте его. Вместо сна мне предстоит теперь полночи убирать всю эту вонь…
– Пошли, Орлан, – взяв воспитанника под руку, тренер буквально выволок его на себе в коридор и потянул в сторону секции по плаванию.
Орлан пытался идти сам, но ноги подгибались, заплетались, без помощи Стеценко он точно бы свалился и не смог подняться. Борис затащил его в душевую прямо как он был – в свитере, брюках и обуви. Долго держал под струями теплого душа, пока Орлан не пришел в чувство и не начал шевелиться сам. Тогда они вместе сняли с него одежду, Борис вымыл своего ученика и одел в свой комплект, его изгаженное барахло закинул в стирку. Орлан сидел и пялился на пол. Перед глазами еще слегка кружилось, но совсем чуть-чуть. Ему было невыносимо стыдно смотреть на тренера, и он смотрел в пол.
– Рассказывай, – спокойно сказал Стеценко.
Он разрыдался, размазывая слезы и сопли по лицу. Потом вытерся протянутым платком и во всем признался.
– Значит, ты там был не один? Где этот склад, в котором ты собирал детали? Где комната с дымом? – допытывался тренер, но спокойно, и не давил на него.
Он мямлил про то, что помнил. Хотя что он там помнил? Он даже не мог вспомнить, как звали пацана, об которого он споткнулся и упал.
– Пойдем, – позвал Борис.
Он встал и пошел сам. Правда, его тело трясло: то ли от пережитого, то ли еще от чего-то. К удивлению, Стеценко привел его в свою комнату, показал на свободную кровать, туалет и ушел, оставив одного.
Очнулся он только утром, лежа на кровати в одеяле и тапках, обнимая рулон туалетной бумаги.