Всадники ниоткуда

— Шахматы ни при чем, — сказал Котов; ему не хотелось возвращаться к той же теме, тем более что Родионов в это.время уже сдавал карты.

— Раз, — сказал Славка, посмотрев сдачу.

— Два, — ответил Микульский.

— Играйте.

— Семь вторых.

— Я — пас, — откликнулся Котов, — дрянь карта.

— Вист. Ляжем, старик.

Котов разложил свои карты рядом со Славкиными и отвернулся. Играть не хотелось. Мысль упрямо возвращалась к злосчастной шахматной партии. Что-то в ней по-прежнему смущало его, раздражало, заставляло снова и снова перебирать возможные варианты. Во всех белые через несколько ходов матовали черного короля.

Но Котову почему-то нравился один, который к победе не приводил. Это был все тот же высмеянный Родионовым вариант, выводящий черного короля на последнюю для него линию. Зачем? Что побуждало Котова мысленно возвращаться к тому же абсурду? Где-то он видел именно это развитие партии, этой партии? Где?

Он со вздохом поднялся из-за стола.

— Играйте без меня.

Спустился в сад и побрел по дорожке к сараю, но вдруг остановился в изумлении. Свет менял окраску.

Снизу словно поднимался желтый туман, заполняя серебристую полусферу. Он как бы клубился внутри, образуя странное вихревое движение. Купол становился матово-желтым, а в глубине его вспыхивали золотистые огоньки, как бенгальские искорки.

«Никак, прохладнее стало? — подумал Котов. — Не парит, подойти можно». Он осторожно подошел ближе — стало ничуть не жарче. Шагнул на вздыбленный край ямы и протянул руку — не обожгло. Только нагретый воздух пахнул в лицо и в глазах замелькали танцующие огни. Он нагнулся над ямой, и свет ударил ему прямо в лицо.

Он зашатался, но выпрямиться уже не смог.

«Сейчас упаду», — подсказала мысль.

2

Но он не упал.

Желтый вихрь все еще кружился перед глазами, расплываясь в нагретом воздухе. Земля странно скрипнула под ногами. Котов удивленно взглянул вниз и увидал... паркет. Комнатный паркет, натертый до блеска. Он даже заметил выбоину в паркетной дощечке: сюда он как-то уронил со стола тяжелое пресс-папье.

«Так ведь это же было в Москве», — испуганно вспомнил он и оглянулся, рассчитывая увидеть знакомую картину сада. Но его окружало другое: обеденный стол, покрытый литовской скатертью, телевизор в углу, стеллажи с книгами и большое, в человеческий рост, зеркало у стены. Непонятно почему он вдруг очутился в своей московской квартире. И так все ясно виделось.

Сон? Может быть, он задремал, сидя на ступеньках веранды. Но ведь он прямо прошел в сад к желтеющему зареву над кратером у сарая. Он вспомнил, как удивился, что купол изменял цвет, пожелтел; как заклубились в нем золотые вихри; как протянутая рука его ничего не встретила и не ощутила — ни жара, ни пламени. Потом он заглянул вниз и... очутился у себя дома в Москве.

Нет, он все помнил, ни на одно мгновение не терял сознания, чудо произошло мгновенно, естественно и прозаично, как смена кадров в кинематографе.

Котов даже вздохнул во сне, потому что, если исходить из незыблемости законов природы, это был все-таки мираж или сон, порожденный изменчивым излучением.

«Дьявольски реальный сон», — мысленно усмехнулся Котов и шагнул к зеркалу. В зеркале отразилась его небритая, глупо ухмыляющаяся физиономия.

— Ну и дела, — вслух сказал он и показал язык своему отражению.

В первый момент он даже не обратил внимания на то, что оно не ответило ему тем же, он вспомнил об этом потом.

А сейчас его обожгла мысль о возможности проверить, сон ли это. Он отдернул портьеру и заглянул в окно. Кроме мокрого асфальта, он ничего не увидел — ни машин, ни людей: всех разогнал дождь, которого на даче не было, а здесь он заслонял все, и дома и деревья, как бы блокируя жизнь за пределами сна. Так и есть: сон ограничивает внимание, побуждает не отвлекаться. От чего?

Он огляделся вокруг и вздрогнул. Не от страха — от изумления. К зеркалу был придвинут телевизорный столик, а телевизор, вопреки законам тяготения, стоял или, вернее, висел в воздухе на прежнем месте. На столике же стояла доска с шахматами. При этом половина ее находилась в комнате, а другая половина продолжалась в зеркале. Именно продолжалась, а не отражалась. Зеркало, как простое стекло, разрезало партию: белые вели игру из комнаты, черные — из зазеркалья. А вместе они занимали знакомые клетки в знакомой позиции, которую он только что показывал Родионову на дачной веранде.

Котов подошел ближе и склонился над этой «двойной» доской.

— Так не бывает, — сказал он тихо.

— Бывает, — раздалось в ответ.

Он поднял голову, испуганно вглядываясь в собственное отражение.

— Кто это говорит?

— Я, — произнесло отражение.

Котов отступил на шаг, но отражение не повторило его движения, и тут только он вспомнил, что оно не повторило его выходки и минуту назад. Оно просто смотрело на него и улыбалось, явно забавляясь его испугом.

— Что прыгаешь? Сядь, — указало оно на стул, сказочно возникший перед зеркалом.

Котов сел, бессмысленно повторяя:

— Так не бывает.

— Во сне все бывает, — откликнулось отражение.

— А это сон?

— Конечно.

— Слава аллаху, — обрадовался Котов, — а ты кто?