Все это время

– Я собираюсь взять отсрочку, – говорю я, мгновенно приняв решение. Только так можно избавиться от маминых понуканий – хотя бы на несколько месяцев. – Пропущу первые две четверти. Слишком рано.

Ей необязательно знать, что ноги моей не будет в этом университете.

Мама хлопает глазами. Такого поворота она явно не ожидала. Судя по положению ее плеч, она настроилась на скандал, но с приведенным мною аргументом не поспоришь, а я на это и рассчитывал. Так что мама кивает – наверное, довольна, что я принял хоть какое-то решение.

– Ладно. Но если ты так поступишь, тебе нужен новый план. Даже если ты пока не поедешь учиться в Калифорнийский университет, то всё равно не можешь продолжать… – Она умолкает и указывает на кучу грязной одежды, грязную посуду, переполненное мусорное ведро. – Это. Нужно чем-то заняться.

Обвожу взглядом комнату. Я не покидал ее всё лето, и это заметно, вот только у меня нет сил переживать или стыдиться из-за бардака.

– Ты всё еще жив, – говорит мама, пожимая мою руку. – И не можешь перестать жить, из-за того что Кимберли мертва. Тебе нужно жить дальше.

Длинно выдыхаю, приглаживаю пятерней сальные волосы. Уже один этот разговор меня утомляет. Я вообще не представляю, что значит «жить дальше» теперь, когда рядом нет Кимберли, поэтому заявляю начистоту:

– Даже не знаю, откуда начать.

Может, если мама скажет, чего хочет от меня, этого будет достаточно.

– Сэм хочет тебя видеть. – Она протягивает мне мобильный. Интересно, как она его достала? – Ты не разговаривал с ним несколько месяцев, и я знаю наверняка, что он тоже страдает. Почему бы не начать с этого?

Она пихает мне в руки телефон, и он сильно ударяет меня в грудь, потому что я не успел его схватить. Без тренировок мои рефлексы совсем атрофировались. На экране отображается множество пропущенных звонков и непрочитанных сообщений, преимущественно от Сэма, и еще несколько от ребят, с которыми я играл в футбол на протяжении нескольких лет, хотя они написали всего пару раз, сразу после аварии, но, не получив ответа, бросили это дело.

Один Сэм всё еще не оставил попыток выйти со мной на связь.

Я медленно пролистываю его сообщения, смотрю, как послания типа: «Привет, старик, как дела?» сменяются вопросами вроде: «Чувак, уже почти два месяца от тебя ни слуху ни духу. Позвони мне. Я за тебя волнуюсь».

Не знаю, как буду смотреть Сэму в глаза после того, что произошло. Неужели он хочет меня видеть? Даже если мы увидимся, наша встреча станет лишь еще одним болезненным воспоминанием о том, что наше трио – больше не трио.

– Ты не сможешь отмахиваться от него вечно, – говорит мама, словно прочитав мои мысли.

Она дважды хлопает меня по ноге и встает.

– А теперь позвони Сэму и поднимайся. Отправляйся в магазин – я больше не стану покупать тебе еду, – добавляет она, направляясь к двери. – Может, если ты как следует проголодаешься, то выйдешь наконец из своей берлоги и присоединишься к миру живых.

У меня громко урчит в животе.

Предательский желудок.

К тому времени как я доползаю до «Забегай и покупай», пот уже льет с меня градом. Джинсы раздражают кожу, успевшую привыкнуть к мягким фланелевым штанам. Я добирался сюда почти час, прихрамывая, ковылял по тротуару вдоль улицы, идущей мимо моей старшей школы и библиотеки; от усталости нога трясется и подгибается – сказывается отсутствие физических нагрузок, назначенных мне врачом, ведь я благополучно о них позабыл.

Мама словно невзначай оставила запасной ключ на кухонном столе, но я ни за что и никогда больше не сяду за руль.

Стараюсь не смотреть на витрины магазинов: все они напоминают мне о Ким. Китайский ресторанчик, где мы всегда отмечали окончание учебного года (Сэм неизменно сжирал всю лапшу ло-мейн). Кофейня, в которой Ким покупала латте за семь долларов с овсяным молоком, утверждая, что «оно вкуснее настоящего». Парикмахерская на углу: там Ким делала мелирование, пока мы с Сэмом сидели в зале ожидания и смотрели футбол в своих мобильных телефонах.

Итак, я старательно смотрю себе под ноги, пока передо мной не открываются двери «Забегай и покупай», а в лицо мне не ударяет волна охлажденного воздуха. Хватаю тележку, с облегчением переношу на нее часть своего веса, брожу по рядам, время от времени кидаю в тележку продукты и жую луковые колечки, благо прихватил пачку со стенда у входа.

Молоко, яйца, хлеб. Беру пару упаковок мини-пицц, потому что мама не уточняла, чем именно я должен питаться, а микроволновка в моей комнате стоит не просто так.

Специально, чтобы разогревать пиццу.

Когда я иду домой с двумя пакетами, солнце уже почти опустилось к горизонту; небо окрашивается в оранжевый и розовый цвета, медленно переходящие в фиолетовый. Похоже, я пробыл в магазине дольше, чем думал.

Вдруг грохочет гром – раскатистый, громкий, ритмичный.

В первую секунду я вздрагиваю, на память снова приходят события того вечера, но потом поворачиваю голову и вижу, что футбольный стадион старшей школы Эмброуз ярко освещен, а парковка перед ним забита машинами.

Это не гром, а барабаны.