Всемирный следопыт, 1928 № 12

Целую неделю мы наблюдали смену дней и ночей на циферблате наших часов. Яркое солнце сменялось туманом; тогда мы снимали очки и давали немного отдохнуть усталым глазам…

Так наступило двенадцатое июля. В этот день мы доели труп одной из собак, встретивших нас на Фойне по возвращении с моря. Труп другой лежал в запасе. Жизнь двух остальных еле теплилась. Теперь у нас уже не хватало сил, чтобы заниматься гимнастикой и прогулками, но я все-таки заставлял себя и Ван-Донгена каждый день обходить весь остров. Это было единственное средство бороться с упадком сил и подкарауливавшей нас цынгой. Все остальное время мы спали в своих мешках.

Было уже заполдень, когда мне показалось, что я слышу вой пароходной сирены. Я разбудил Ван-Донгена и с северной оконечности Фойна, обрывающейся в море высокой скалой, мы увидали совершенно неожиданное зрелище.

Колыхаясь в сплошном море нагроможденных льдов, мимо нас с запада на восток медленно двигался корабль. На двух огромных желтых трубах его я ясно различил в бинокль пятиконечные красные звезды. Я догадался, что это— ваш «Красин», хотя к тому времени, когда я покинул «Браганцу», мне еще ничего не было известно о вашей работе. Нам было известно только, что вы вышли на север.

Вы не заметили наших сигналов и продолжали двигаться к востоку. У нас еще оставалась слабая надежда на то, что, возвращаясь на запад, вы нас заметите. Но кто же мог знать, когда это случится!.. Много часов мы с унынием наблюдали за клубами вашего дыма, расстилавшегося по горизонту; наконец исчез и он.

Однако в этот же день, или, вернее, в ночь этих же суток, мы услышали гул самолетов. Это по вашему радио за нами пришли из Кингсбея шведские самолеты. Я сомневался в том, что им удастся сесть около Фойна, так как не видел ни одной достаточно крупной льдины. Однако на небольшом поле, примерно метров двести в диаметре, посадка была совершена.

Напрягая последние силы, мы с Ван-Донгеном бросились к нашим спасителям. Проваливаясь в воду, перелезая на-четвереньках через торосы, мы доползли до летчиков. За нами слышался жалобный визг двух псов, оставшихся еще в живых. Один из них сделал попытку следовать за нами, но он был слишком слаб, чтобы удержаться на береговой крутизне, сорвался и кубарем скатился в море. Его товарищ, оставшийся в одиночестве на Фойне, жалобно выл, подняв худую морду к небу…»

_{«Мы бросились к нашим спасителям… За нами слышался жалобный визг двух псов, оставшихся в живых…»}

Сора замолк. С удивлением смотрел я на своего собеседника. В этом маленьком теле, затянутом в серую куртку альпини, оказалось достаточно сил, чтобы победить коварные льды полярного моря. В серых глазах, задумчиво уставившихся на дым сигаретты, нельзя было угадать железной воли, толкавшей на смерть молодого Ван-Донгена…

Моя трубка потухла, и мы медленно побрели к Нью-Олесунду, над которым оставались лишь редкие клочья тумана. В середине бухты Кингсбея одиноко торчали из комка белой ваты желтые трубы «Красина».

В час ослепительно яркой ночи из этих труб повалил черный дым, и, подняв якорь, «Красин» покинул Кингсбей. В углу крохотной бухточки на пестром ковре прибрежной гальки желтеет палатка Чухновского. Полы ее опущены, шесть человек в ней спят, завернувшись в меховые мешки.

На высоком утесе, обрывом спускающемся к морю, видна маленькая серая фигурка в шляпе с петушиным пером. Это — капитан Сора, остающийся зимовать на Шпицбергене.

XXIII. Спасение «Монте-Сервантеса».

На севере ослепительно сверкают белые полосы на серых горах Фореланда. Форпост Шпицбергена провожает нас точно таким же видом, каким встретил больше месяца назад, когда мы шли вырывать из объятий льдов семерых итальянцев. Те же серо-белые склоны, прикрытые ватными хлопьями тумана. А над ними яркое сияние серебристых шапок вершин…

Кругом нас было открытое море, пестревшее редкими пловучими льдами, когда в наушниках вахтенного радиста прозвучал сигнал: «Молчите все!» Вслед за ним из точек и тире сложилась депеша капитана немецкого парохода «Монте-Сервантес», сообщавшая, что этот корабль находится в тяжелом положении в бухте Решерш-Бей залива Бел-Зунд. Имея на борту 1500 человек пассажиров и 300—команды, туристский пароход «Монте-Сервантес», шедший к Кингсбею для осмотра исторической бухты и эллинга Нобиле, наткнулся на льдину. Он имеет пробоину и просит какое-либо судно, находящееся поблизости, осмотреть его повреждения.

Настороженные радиоуши нашей станции следили за тем, какой ответ последует на призыв «Монте-Сервантеса». Однако эфир молчал. Наконец пропищал ответ парохода «Берлин», также нагруженного туристами, о том, что он не рискует итти во льды. «Монте-Сервантес» повторил свой призыв. Тогда «Красин» ответил, что он торопится на юг, чтобы чинить свои собственные повреждения и поскорее вернуться на север для поисков остальных итальянцев и Амундсена. Времени мало, нет возможности возвращаться обратно к Шпицбергену для осмотра повреждений «Монте-Сервантеса»…