Всю жизнь я верил только в электричество

И мы поехали. Сорок километров всего до Рудного. А карьеры поближе немного. Недалеко от горно-обогатительного комбината, где из руды железо забирают. Дорога хорошая до Рудного. Бочки стояли как приклеенные, а мы втроем облокотились о передний борт и смотрели через кабину на дорогу и по сторонам. После Кустаная стояли ещё два домика на отшибе и маленькая нефтебаза из пяти серебристых цистерн. Их проехали и вкатились в степь. Она уже пожелтела, местами оставив в память о лете серые, зеленые и бурые островки разных трав да раскидистые невысокие кусты с покрасневшими листиками. Слева из-за многочисленных бугров на секунды выскакивала серая, бегущая неспешно к Кустанаю, довольно широкая лента Тобола. В небе летали кобчики, маленькие такие  красавцы, похожие на недоделанных до положенного размера орлов. Ниже них носились ласточки и похожие на них черные стрижи. Забавные такие птички. Крылья  длинные, ноги коротенькие, скорость полета бешеная. Обгоняют не только ласточек но и машины, которые едут под сто километров в час. Мне дядя Вася рассказывал, что они почти весь год летают, на землю не садятся. А сядут – не могут снова взлететь. Слишком длинные крылья при коротеньких лапках. Садятся они только чтобы пожениться, с кем придется, и яйца снести. На буграх, обрывах, высоких предметах. Чтобы спрыгнуть с них и полететь. Ещё ниже плавно, не торопясь проплывали сороки, изредка помахивая крыльями. Они опускались в степную траву, что-то там находили съедобное, а ели в воздухе. Больше ни в степи, ни над ней не видно было ничего живого. Всё же осень. Хоть и тёплая, но поздняя. Двадцать третье октября. Четыре дня уже я жил взрослым, десятилетним парнем, в связи с чем меня всё настырнее что-то звало к совершению взрослых поступков и к взрослым занятиям.

– Ну, ничего, – убеждал себя я. – Завтра вот как раз с Михалыча взрослую жизнь и начну. Табуретку-то буду делать настоящую, большую. Не для детей.

Это меня ввело в равновесие и спокойствие. А минут через пятнадцать доехали мы до карьера. Шофер притормозил мягко. А мы спрыгнули с борта плавно, как сухие листья с дерева, когда нет ветра.

– Аккуратнее там!– приказал шофер. – По дороге пойдете – держитесь дальше от стенки разреза. Осыпается иногда. Камнями пришибет.

– А мы не в первый раз! – крикнул Жук.– Тут, можно сказать, наша вторая родина!

Шофер захохотал, матюгнулся весело и рванул дальше по ходу. А мы пригнулись, чтобы не наглотаться пыли от колес, отряхнули каждый свою форму  и пошли  не по дороге, а поверху. Туда, где торчала огромная, натянутая сверху и с боков толстыми металлическими тросами  девяностометровая стрела экскаватора ЭШ -15\90.

В прошлом году в это же время мы уже в ковш залезали. И прыгали из него на скат пологий, образованный свалившейся пустой породой. Другой был экскаватор только. Тоже на ремонте стоял. На работающий кто бы нас пустил?

– Может бегом? – подал умную мысль Жердь.

И через пятнадцать минут мы, мокрые от пота, выдавленного теплой кашемировой тканью формы, стояли у подножия машины-горы. Крыши экскаватора снизу не было видно. Только кабину. А к ней поднималась дорожка из толстых гнутых и приваренных к корпусу рифлёных прутов. Мы, конечно, поднялись в кабину. Она почти целиком была из стекла, вставленного в небольшие металлические рамы. Из кабины всё виделось замечательно. Если смотреть не в небо, а вниз, в глубину карьера, то казалось, что для нас специально крутят кинофильм про далёкую фантастическую планету. Пропасть проваливалась до дна, перепрыгивая через дороги для МАЗов и меняя цвета после каждой из этих дорог. Вверху земля была бурой, чуть ниже коричневой, ниже двух дорог она отливала красным. Это солнце почти из зенита так весело раскрашивало мрачную глубину. Зато вся земля метров за сто до самого дна после солнечной полосы выглядела мутной и тёмно-фиолетовой. Мы, молча, вытягивая шеи и придерживая дыхание, которое затягивало стекло непроглядной пленкой,  полюбовались на неземной пейзаж, потом подергали всякие рычаги, покрутили колёсики и с усилием подавили на разные педали. На этом осмотр и проверка состояния кабины закончились. Надо было лезть на стрелу, а с неё по одному из спуститься в ковш. Сама стрела торчала не совсем горизонтально, а слегка задрав «нос». На конце стрелы было колесо, на которое ложился канат, опускающийся к ковшу. Но метров за десять до него этот канат крепился к большому шару, а уже оттуда такие же, только не очень длинные тросы, лучами разбегались ко всем углам ковша и там намертво приваривались. Снизу от экскаватора тянулся ещё один трос, который открывал переднюю часть ковша, чтобы высыпать пятнадцать кубометров земли. То, что стрела была длиной девяносто метров, а ковш набирал сразу пятнадцать кубометров грунта, рассказывала жестяная табличка, привинченная к корпусу. Там производители экскаватора с Уралмаша много чего ещё написали про характеристики этого зверя. Но мы особо и не вчитывались, потому как мало чего в написанном соображали.