Вспомни меня. Книга 1

Цыпа чистит большую птицу, похожую на курицу. Держит её в чане с водой, над которым струится пар, потом вынимает, кладёт на камень и выдёргивает ей перья. Интересно, кто научил её так делать.

– Цыпа…

– Я не Цыпа.

– Нецыпа, почему он человека избил?

– Какого ещё человека? И кто «он»?

Цыпа так резко отворачивается, возвращается к своим перьям, что у меня нет никаких сомнений – она прекрасно поняла, о чём именно я её спрашиваю.

– В первый день, – уточняю, хотя в этом и нет надобности. – Когда очнулись. Альфа человека бил. Сильно.

– А мне откуда знать?

Я не выдаю ей напутствия Рэйчел. У меня есть идея получше – спросить у самого Альфы. И только разворачиваюсь, как Цыпа выпаливает мне вдогонку:

– Он… Хромого тогда и сделал хромым.

– За что?

Хотя ответа мне никто не дал, я его знаю. Подозреваю, в тот самый момент, когда Рэйчел предложила расспросить обо всём Цыпу, я и поняла, что произошло. И с тех пор лихорадочно отмахиваюсь от воспоминаний о том, как именно Рэйчел объясняла мне, что такое изнасилование.

– Ну, он футболку твою снял… с тебя и джинсы тоже.

– И… что дальше? – спрашиваю и губы свои сухие потрескавшиеся облизываю.

– Альфа пришёл.

– Вовремя?

– Вовремя.

Цыпа молча продолжает заниматься тем, чем занималась, а я стою, как свая нашего сруба, пошевелиться не могу и дышу с трудом.

– А кто меня обратно… одел? – наконец, спрашиваю.

– Он.

– Он?

– Альфа.

– Почему ты не рассказала мне об этом раньше?

Цыпа растягивает рот в улыбке и пожимает плечами:

– Ты не спрашивала.

Невзирая на всё моё тугодумие, я, видимо, всё же умудряюсь услышать ровно столько, сколько Рэйчел стремилась мне сообщить: ставь под сомнение всю свою уверенность, даже в том, что, якобы, видела собственными глазами.

London Grammar – Lord It's A Feeling Orchestral

Если отойти в сторону от нашего сруба, есть ещё несколько похожих скалистых выступов. В будущем, на каждом из них будут срубы для уже образовавшихся пар. Мне больше всех нравится самый последний – до него нужно идти минут тридцать от того места, где сейчас стоит наш первый дом, но он единственный открывает самый впечатляющий вид на море, у остальных его загораживают верхушки сосен и елей. Вид замечательный, но до ручья отсюда дальше всего.

Альфа сидит на самом краю скалы, свесив с неё ноги, и смотрит на яростно алый закат. Это опасно и красиво. Так красиво, что от восторга я перестаю дышать и стою, замерев, кажется, вечность. Стою, пока огненный шар не касается океана на горизонте. Как только это происходит, он поворачивает голову и смотрит на меня:

– Сейчас начнётся, – сообщает и снова отворачивается.

И я просто взбираюсь к нему – на самую вершину, опускаюсь рядом и любуюсь. Не столько солнцем, тонущим в бесконечном рябом зеркале океана, сколько хвостом чёрной брови и ресницами, торчащими почти сразу под ней. У него волосы уже очень хорошо отросли. Чёрные. И если бы Цыпа сказала сейчас, что он – самый красивый парень из всех, у меня не нашлось бы слов спорить. Ни одного.

Кусочек его профиля – оранжевый в закатном свете – врезается в мою почти девственную память, как слепок. И самая волнительная его деталь – губы. Я запоминаю каждый микрон их видимых очертаний, мысленно повторяю контур пальцами.

Наверное, он это чувствует. Не дожидаясь, пока солнце утонет в океане окончательно, снова поворачивает голову и смотрит в глаза. И что странно, я даже не паникую, не бросаюсь ни отворачиваться, ни фальшиво прикидываться заинтересованной в закате. Он же видит, он очень хорошо видит, что до представления мне нет никакого дела. И чем дольше я позволяю ему смотреть на меня, тем спокойнее мне становится. Какое-то глубинное внутреннее умиротворение, смешанное с непонятной природы восторгом. Он, этот восторг, колотится в моей грудной клетке, бьётся о её стенки и потолок, словно солнечный зайчик, который и рад бы выскочить, но выхода нет.

– Я бы хотела мой сруб на этой скале, – говорю тихонько.

Он кивает. Потом признаётся:

– Я тоже.

Это случилось тогда, в тот самый вечер: мне пришлось сознаться самой себе, что совсем не страх заставляет выискивать его глазами в деревне, ждать возвращений с охоты и стратегических вылазок, что далеко не неприязнь наполняет беспокойством всякий раз, когда его долго нет. Я ошиблась на его счёт. Он мне не враг, и я чётко вижу это в его глазах.

Рэйчел, наверное, какой-нибудь экстрасенс в прошлом. Или одарённый психолог. Если раньше я думала о нём практически постоянно, то теперь делаю это без остановки. И я представляю себе гораздо больше, чем невесомые пальцы на моей спине. Он почти всегда целует меня. Ладно, он всегда целует меня. Начинает откуда-нибудь издалека, но заканчивает губами. И мне бывает та-а-ак хорошо в эти моменты.

– Нашли семена?

– Нашли, – отвечаю.

– Много?

– Даже очень. На такой улов и не рассчитывали. Весной всё высадим и заживём. Можно попробовать и теплицы построить – это Рэйчел придумала, не я.

Он доволен – это видно. С улыбкой кивает – одобряет мои планы.

– Почему ты бил тогда Хромого? В самый первый день?