Второе рождение Жолта Керекеша

— Слушай, Беа, сейчас я официально лягу в постель и официально засну. Все в официальном порядке. Ты согласна?

— Согласна. Все же знают, что ты заболел. Бедненький мой!

— Чаю притащишь?

Беата бросилась в кухню. А щенок стоял в двери, нюхал воздух и не осмеливался войти.

Голова кружилась, и Жолт, шатаясь, едва добрел до тахты.

Он проспал часов пять. Снились ему всякие ужасы и кошмары, но запомнился всего один сон.

— Вот и папа ошибся. На пять минут, — сказал Жолт, проснувшись и вспомнив сон, и как-то безрадостно усмехнулся.

Позднее, когда у него развилась та болезнь, он рассказал этот сон врачу.

*

Доктор Керекеш прошел две остановки пешком. Воздух на улице был тускло-синий и душный, перемешанный с дымом и плотными испарениями бензина. Прогулка не освежила Керекеша. Было ощущение, что воздух давит, прижимает его к асфальту. Он шел ссутулившись, внутренне напряженный, и ему страшно хотелось, чтоб причиной его безграничной усталости был только смог5. И он поддался этой утешающей мысли. Смог! Дома горячий душ, несколько шагов по овеянному прохладой саду, и действие смога кончится.

День у Керекеша выдался небывало тяжелый. Неожиданно умер его больной, и Керекеш не мог забыть детскую улыбку под аккуратно причесанными желтовато-белыми усами покойного — он ушел из жизни, не ожидая прихода смерти. Дядя Иван был сосед Керекеша и умер, как говорится, у него на руках. Никому нет дела, что за жизнь старика врачи боролись в течение двух недель и, когда его почти выходили, вдруг отказало сердце. Переполох, волнение: в одной игле для инъекций обнаружен засохший тромб. Потом выяснилось, что в этот раз дяде Ивану инъекций не делали. Утром, после вскрытия, все станет ясно… Да, утром станет известно больше.

Керекеш с горечью усмехнулся. Ему, врачу, что-то станет известно. А старого Ивана ждет последнее пристанище — земля.

И вот в самый разгар треволнений и суматохи, часов, должно быть, в одиннадцать, раздался звонок из школы. «Хенрик Ба?ктаи для Жолта товарищ неподходящий», — сказала по телефону директор. «Разумеется», — сказал Керекеш, стараясь припомнить, кто такой Хенрик Бактаи. Тогда директор заверила, что роль Жолта в этой истории уже выяснилась, в кражах он не участвовал, однако не повредит, если отец с ним побеседует. Просто так, вообще, о его друзьях. Вот и прекрасно, что просто так, вообще. Он, Керекеш, побеседует с Жолтом о его друзьях грабителях вообще. И еще кой о чем говорила директор, в частности о торжественном вечере, когда все стояли, а Жолт…

С Керекешем поздоровался пожилой сосед, переводчик Янош Бор. Обычно они обменивались мнениями о погоде, но именно сейчас, сияя улыбкой неведения, Бор обрушил на Керекеша самый неприятный для него вопрос:

— Скажите, доктор, как чувствует себя Иван? Ему стало лучше?

— К сожалению, дядя Янош… — Керекеш не договорил.

— Неужто? — спросил старик Бор.

Он стащил с головы шляпу, но по инерции продолжал улыбаться.

— Он умер, — лаконично ответил Керекеш, вежливо поклонился и проскочил в ворота.

На садовой дорожке ему подвернулся экс-почтальон с видом знающим и удрученным. Нынче все любопытные словно бы сговорились бить Керекеша по самым больным местам.

— По дошедшим до меня слухам, господин главный врач, — сказал Липтак, — Иван, как говорится, отправился к праотцам.

— Да, — сказал Керекеш и, волей-неволей остановившись, мысленно поставил почтальону диагноз: цирроз печени.

— А вы, доктор, про это не думайте.

— Как прикажете вас понять?

— Предначертано это было, так я понимаю.

— Вот как?

— Литр чистого алкоголя, господин главный врач, никогда, можно сказать, не приносил пользы здоровью. Не укреплял, так сказать. Я тоже пью, но не…

— Господин Липтак, точно еще ничего не известно. Во всяком случае, алкоголь не явился непосредственной причиной…

— Нет?

— Нет.

— В той пузатой бутылке был метиловый спирт. Притащил он его с работы. Я что знаю, то знаю. Иван, мир праху его, был натуральный перегонный куб.

Керекеш понуро молчал.

— Все одно он сыграл бы в ящик. Раньше ли, позже, все одно бы сыграл, — рассуждал почтальон.

— Почему вы мне это говорите? — вдруг рассердился Керекеш.

— Да-да, господин главный врач, — с хитровато-покорной ухмылкой сказал Липтак. — Хорошему врачу говорить про это оплошка, потому как надежа есть завсегда. Разве не так?

Керекеш молча обошел болтливого старика и взбежал вверх по лестнице.

— Приятного аппетита вам к ужину! — крикнул вслед ему Липтак.

Магда поцеловала мужа, заметила его подернутые тенью глаза и вытянутое лицо, но сказать об этом вслух поостереглась. Ей хотелось поднять его настроение доброй вестью.

— Жолту немного лучше, — вполголоса сообщила она, так как дверь столовой была открыта.

— Ты хочешь сказать, что он протрезвился?

— Нет худа без добра, Тамаш. Ведь против алкоголя взбунтовался весь его организм, сама природа замучила мальчика. Мне кажется, он и сам уже сделал соответствующий вывод.

Керекеш отмахнулся.

А чуть позже, несмотря на всю свою осмотрительность, Магда все-таки ступила на мину.

— Как твой коматозный больной? Дядя Иван?