Ночь все меняет.
Грязных улиц не видно в тусклом освещении фонарей, заброшенные дома становятся загадочными, а полумрак дает возможность дорисовывать людей на свой вкус. Все внешние проявления затемняются, уходят в завесу таинственности и романтики.
Люди всегда пытаются разогнать темноту, но делают это осторожно, чтобы не нарушить ореола таинственности. Если факел – то лишь один на три метра, фонарный столб – так вообще на все сорок. И дело не в экономии, хоть это и хорошее оправдание. Просто люди признают власть ночи.
Темнота не только скрывает недостатки.
Она меняет суть вещей.
Улицы становятся опаснее, а разговоры – откровеннее. Звездам позволяется светить, а солнце трусливо уползает за горизонт, уступая место луне.
Ночная радуга совсем другая. Вместо фальшивых семи цветов, она честно сияет распыленным по небу серебром, демонстрируя, что все оттенки – выдумка, и главное остается внутри.
Волшебный лес тоже меняется ночью. Капканы оборачиваются страшными тварями, кролики скрываются по норкам, а безумные травники ютятся в небольшой лачуге прямо по центру дубравы.
Натахтал уверенно шагал по знакомой тропе, ведущей к опушке. Остальные беглецы послушно семенили за ним, и только Серетун задавал неудобные вопросы:
– Почему ты идешь к этому старикашке?
– Дети не могут оставаться в Пейтеромске, – ответил бравый воитель. – Пусть поживут у человека, которому я верю, пока все не уляжется.
– Смотрите, что вы наделали, – грозно произнесла Латис в адрес близнецов. – Бедные родители, как они там…
– По крайней мере, мы не в тюрьме, – возразил Бадис, довольно сжимающий в руках вновь обретенную кифару.
– Как по мне, уж лучше б там сидели, – сказал Гадис. – С побегом лучше не стало, знаешь ли.
Спор продолжался, а героев со всех сторон постепенно обступили деревья.
– Может, пусть они продолжат путешествие с нами? – тихо спросила Астролябия.
– Это слишком опасно, – возразил Натахтал. – Я не знаю, что может с нами случиться.
– Ох, не нравится мне твой Дрободан, – скептически сказал великий волшебник. Словесная стычка с травником оставила в его памяти неизгладимый след.
– Он мне жизнь спас, между прочим, – серьезно сказал воитель.
– Как? – изумленно спросила красавица.
– Хочешь услышать мою историю? – интригующе спросил Натахтал, чувствуя, что это его шанс понравиться Астролябии. Если бы он был немного прозорливее, то сразу бы понял, что девушка и так к нему неравнодушна. В конце концов, красавица могла и не идти в тюрьму – когда их арестовывали, стражник усиленно намекал, что не знает она никакого Натахтала. Шутка ли – посадить старшую медсестру города из-за пары золотых.
– Расскажи, расскажи, – хором заладили близнецы, пока Латис не усмирила обоих грозным видом, отработанным за годы жизни с сорванцами.
Астролябия едва заметно улыбнулась и кивнула в ответ.
– Ну конечно, давайте ночью встанем посреди леса и будем байки травить, – надулся Серетун.
– Я быстро, – успокоил его бесстрашный воитель. – В общем, дело было так.
Кто не знает (а вы все не знаете) – я родился и вырос совсем не в этом мире. Как я сюда попал, к истории не относится, поэтому слушайте, что произошло после этого.
Здесь поначалу все казалось таким дружелюбным и игрушечным. Теплое солнышко ласкало кожу, а местные жители улыбались. Может быть, их забавлял мой внешний вид: момент переноса был внезапен, словно прыжок рыси. На мне из одежды были только трусы да шагомер.
– Что такое этот твой шагомер? – поинтересовался Серетун?
– Устройство такое, шаги считает, – ответил воитель.
– Надо же, – изумился великий чародей и почувствовал себя очень старым, хотя ему и полтинника не стукнуло.
Если бы он услышал, что это хитроумное устройство могло показывать и время, то совсем ничего не понял бы. В мире эскапистов не было часов. Никаких. Если их пытались создать, то они тут же плавились, потому что отсчет времени возвращает в реальность.
А ведь от реальности сюда и бегут.
В общем, шагомер расплавился и потек по руке, оставляя следы, похожие на татуировку.