Все прихлебатели Болейнов в королевских покоях, то есть:
Генри Норрис
Фрэнсис Уэстон
Уильям Брертон и проч.
Герцог Норфолк.
Сэр Николас Кэрью (шталмейстер), кузен Эдварда Сеймура. Кстати, брат его жены:
Сэр Фрэнсис Брайан, родственник Болейнов, но и Сеймуров тоже. Его друг:
Господин казначей Уильям Фицуильям».
Он смотрит на список, добавляет двух вельмож:
«Маркиз Эксетерский, Генри Куртенэ.
Генри Поль, лорд Монтегю».
Члены древнейших фамилий, исстари правивших Англией; наглость Болейнов ранит их сильнее, чем любого из нас.
Он скатывает бумагу в трубку. Норфолк, Кэрью, Фиц. Фрэнсис Брайан. Куртенэ, Монтегю и иже с ними. И Суффолк, который ненавидит Анну. Просто список имен, из которого много не извлечешь. Эти люди не обязательно дружны между собой, просто все в той или иной мере поддерживают старый порядок и ненавидят Болейнов. Никто не любит Болейнов, кроме них самих. Дело не только в том, что Болейны возвысились за счет других, но и в том, что они отодвинули всех бесцеремонно, презирая любого, кто не принадлежит к их своре. Болейны ущемляли противников в законных правах, оскорбляли чувства старой аристократии. Они брали людей, использовали и выкидывали на свалку. За недолгое время они восстановили против себя половину двора: половину двора и почти всю Англию.
Он закрывает глаза. Дышит глубоко и ровно. Перед его мысленным взором возникает картина. Большое и величественное помещение. И он приказывает накрыть там стол.
Слуги устанавливают козлы.
Водружают сверху столешницу.
Ливрейные челядинцы расстилают скатерть, одергивают ее, разглаживают; как на королевском столе, ее благословляют – служители шепчут латинские молитвы, отходят на шаг, смотрят, ровно ли, подтягивают углы.
Стол готов. Теперь позаботимся о местах для гостей.
Слуги со скрежетом волокут по полу тяжелое кресло, на спинке вырезан герб Говардов. Это для герцога Норфолка. Тот опускается в кресло костлявым задом, спрашивает:
– Итак, Сухарь, чем вы решили меня побаловать?
Внесите еще кресло, приказывает он слугам, поставьте по правую руку от герцога Норфолкского.
Это седалище для Генри Куртенэ, маркиза Эксетерского. Тот говорит:
– Кромвель, моя супруга желает присутствовать!
– Безмерно рад вас видеть, леди Гертруда. – Он отвешивает поклон. – Усаживайтесь.
До сего дня он всячески сторонился этой склочной особы, однако сейчас делает любезную мину:
– За этим столом есть место для всех, кто любит леди Марию.
– Принцессу Марию! – резко поправляет Гертруда Куртенэ.
– Как вам угодно, миледи, – вздыхает он.
– А вот и Генри Поль! – восклицает Норфолк. – Он не оставит мне ни кусочка, все съест сам!
– Еды хватит на всех, – говорит он. – Кресло лорду Монтегю! Такое, какое приличествует лицу королевской крови!
– Мы называем его троном, – говорит Монтегю. – Кстати, тут моя матушка.
Леди Маргарет Поль, графиня Солсбери. Законная королева Англии, по мнению некоторых. Генрих мудро обошелся с ней и с ее семьей. Приблизил их к себе, обласкал, осыпал почестями. Бесполезно: они по-прежнему считают Тюдоров самозванцами, хотя графиня и привязана к Марии, которую воспитывала с младенчества; чтит ее больше матери, королевы Екатерины, и отца, которого называет отродьем валлийских скотокрадов.
Сейчас, в его воображении, графиня, хрустя суставами, усаживается в кресло. Смотрит по сторонам и замечает недовольно:
– Ну и хоромы у вас, Кромвель.
– Вознаграждение порока, – говорит ее сын Монтегю.
Он вновь кланяется. Сейчас он проглотит любое оскорбление.
– И где же мое первое блюдо? – вопрошает Норфолк.
– Терпение, милорд. – Он, Кромвель, садится на простой трехногий табурет в дальнем конце стола и поднимает смиренный взгляд на тех, кто несравненно выше его по рождению и титулам. – Сейчас внесут кушанья. А пока, быть может, начнем с молитвы.
Он смотрит на стропила. На них – резные раскрашенные лица покойников: Мора, Фишера, кардинала, королевы Екатерины. Под ними – живой цвет Англии. Будем надеяться, что потолок не рухнет.
На следующий день после того, как он, Кромвель, предавался этим играм ума, у него возникает желание прояснить свою позицию в реальном мире и расширить список гостей. В его фантазии до трапезы так и не дошло, так что он не знает, какие кушанья подаст. Надо приготовить что-нибудь достойное, не то высокородные дамы и господа вскочат из-за стола, сдернут скатерть и разгонят пинками его слуг.
Итак, Сеймуры. Он приходит на встречу без свидетелей и говорит без обиняков: