Читаем Выдающийся ум: мыслить как Шерлок Холмс полностью

Справившись с заданием, присмотритесь к двум парам утверждений: «Билл в свободное время играет джаз» и «Билл – бухгалтер, его хобби – играть джаз», а также «Линда – кассир в банке» и «Линда – кассир в банке и активная участница феминистского движения». Какое из двух утверждений в каждой паре вы сочли более вероятным?

Я готова поручиться, что в обоих случаях это было второе утверждение. Если да, вы поступили так же, как большинство участников эксперимента, и при этом сделали большую ошибку.

Это упражнение целиком взято из статьи, опубликованной в 1983 г. Амосом Тверски и Даниэлем Канеманом, чтобы проиллюстрировать момент, который мы сейчас рассматриваем: когда речь заходит об отделении важных деталей от несущественных, зачастую мы справляемся с поставленной задачей плоховато. Участники экспериментов, получив эти списки, неоднократно выносили одно и то же суждение – то же самое, какое, по моим прогнозам, сделали и вы: то, что Билл бухгалтер, а исполнение джазовых композиций – его хобби, более вероятно, чем то, что он просто играет джаз в свободное время. То же самое относится к Линде: вероятность того, что она феминистка и работает кассиром в банке, выше, чем то, что она просто работает кассиром в банке.

С позиций логики ни то, ни другое не имеет смысла: комбинация не может быть более вероятной, чем какой-либо из ее компонентов. Если с самого начала вы не считали вероятным то, что Билл играет джаз или что Линда – кассир в банке, вам не следовало менять свое мнение только потому, что вы сочли вероятной работу Билла бухгалтером и феминистскую активность Линды. Маловероятный элемент или событие в сочетании с вероятным никак не может чудесным образом стать более вероятным. Однако 87 и 85 % участников эксперимента (со списком для Билла и списком для Линды соответственно) вынесли именно такое суждение, допустив так называемую ложную конъюнкцию.

Участники эксперимента допускали такую ошибку даже в условиях ограниченного выбора: когда им предлагалось два подходящих варианта («Линда – кассир в банке» и «Линда – феминистка и кассир в банке»), 85 % по-прежнему отмечали, что комбинация более вероятна, чем один из ее компонентов. Даже когда им объясняли логику этих утверждений, они в 65 % случаев предпочитали логику некорректного уподобления («Линда больше похожа на феминистку, поэтому я скажу, что выше вероятность того, что она феминистка и кассир в банке») корректной экстенсиональной логике (банковские кассиры-феминистки – только один из подвидов банковских кассиров, поэтому Линда должна быть кассиром с большей вероятностью, нежели феминисткой). Даже когда всем нам представлен один и тот же набор фактов и характеристик, это еще не значит, что все мы сделаем из них одинаковые выводы.

Наш мозг не создан для того, чтобы делать оценки в таком свете, и в действительности эти наши промахи имеют немалый смысл. Когда речь заходит о шансах и вероятностях, мы склонны рассуждать наивно (и поскольку шанс и вероятность играют важную роль во многих наших умозаключениях, неудивительно, что мы часто сбиваемся с пути). Подобное явление называется вероятностной непоследовательностью, оно проистекает из той же самой склонности к прагматичному, «складному» сюжету, которой мы поддаемся так естественно и с такой готовностью: эта склонность может иметь более глубокое, нейробиологическое объяснение. И отчасти связано с У. Дж. и разделенными полушария мозга.

Попросту говоря, если вероятностные рассуждения локализованы, по-видимому, в левом полушарии, то процесс дедукции активизирует главным образом правое полушарие. Иными словами, нейронный очаг оценки логических импликаций и место поиска их эмпирического правдоподобия находятся, возможно, в противоположных полушариях: такая когнитивная архитектура не способствует согласованию логических утверждений и оценки шанса и вероятности. В итоге нам не всегда удается объединить различные требования, мы часто терпим фиаско при попытках сделать это правильно и тем не менее остаемся в полной уверенности, что у нас все получилось как надо.

К описанию Линды так подходит феминизм (а к описанию Билла – его работа бухгалтером), что нам трудно отмахнуться от этого соответствия и не признать его установленным фактом. В этом случае решающую роль играет наше представление о частоте, с которой что-либо происходит в реальной жизни, а также понятие элементарной логики, согласно которому целое просто не может быть более вероятным, чем сумма составляющих его частей. Тем не менее мы позволяем несущественным деталям описания влиять на наши рассуждения настолько, что упускаем из виду решающие вероятности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Психология и психотерапия семьи
Психология и психотерапия семьи

Четвертое издание монографии (предыдущие вышли в 1990, 1999, 2001 гг.) переработано и дополнено. В книге освещены основные психологические механизмы функционирования семьи – действие вертикальных и горизонтальных стрессоров, динамика семьи, структура семейных ролей, коммуникации в семье. Приведен обзор основных направлений и школ семейной психотерапии – психоаналитической, системной, конструктивной и других. Впервые авторами изложена оригинальная концепция «патологизирующего семейного наследования». Особый интерес представляют психологические методы исследования семьи, многие из которых разработаны авторами.Издание предназначено для психологов, психотерапевтов и представителей смежных специальностей.

Виктор Викторович Юстицкис , В. Юстицкис , Эдмонд Эйдемиллер

Психология и психотерапия / Психология / Образование и наука
Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции
Психология и психопатология одиночества и групповой изоляции

Учебное пособие состоит из двух частей. В первой части рассматриваются изменения психики человека в условиях одиночества; раскрывается клиническая картина и генез психозов, обусловленных социальной и тюремной изоляцией. Особое внимание уделяется экспериментальному одиночеству; анализируются причины, физиологические и патопсихологические механизмы неврозов и психозов.Вторая часть посвящена психологической совместимости при управлении техническими средствами в составе группы. Проводится анализ взаимоотношений в группах, находящихся в экологически замкнутых системах. Раскрывается динамика развития социально-психологической структуры группы: изменение системы отношений, астенизация, конфликтность, развитие неврозов и психозов. Выделяются формы аффективных реакций при возвращении к обычным условиям. Проводится дифференциальная диагностика психозов от ситуационно возникающих необычных психических состояний, наблюдающихся в экстремальных условиях. Раскрываются методические подходы формирования экипажей (экспедиций), работающих в экологически замкнутых системах и измененных условиях существования. Даются рекомендации по мерам профилактики развития неврозов и психозов.Для студентов и преподавателей вузов, специалистов, а также широкого круга читателей.

Владимир Иванович Лебедев

Психология и психотерапия
Шопенгауэр как лекарство
Шопенгауэр как лекарство

Опытный психотерапевт Джулиус узнает, что смертельно болен. Его дни сочтены, и в последний год жизни он решает исправить давнюю ошибку и вылечить пациента, с которым двадцать лет назад потерпел крах. Филип — философ по профессии и мизантроп по призванию — планирует заниматься «философским консультированием» и лечить людей философией Шопенгауэра — так, как вылечил когда-то себя. Эти двое сталкиваются в психотерапевтической группе и за год меняются до неузнаваемости. Один учится умирать. Другой учится жить. «Генеральная репетиция жизни», происходящая в группе, от жизни неотличима, столь же увлекательна и так же полна неожиданностей.Ирвин Д. Ялом — американский психотерапевт, автор нескольких международных бестселлеров, теоретик и практик психотерапии и популярный писатель. Перед вами его последний роман. «Шопенгауэр как лекарство» — книга о том, как философия губит и спасает человеческую душу. Впервые на русском языке.

Ирвин Ялом

Психология и психотерапия / Проза / Современная проза / Психология / Образование и наука