Высокие блондинки

— Ладно, — ответила Донасьенна, — ну а холодные?

— Что холодные? — переспросил Сальвадор.

— Высокие холодные блондинки, — уточнила его помощница. — До сих пор мы занимались одними только пылкими.

— Их рассмотрим позже, — решил Сальвадор. — Нельзя успеть все сразу.

Через некоторое время мы увидим Глорию, прибывшую в пункт назначения, в отеле «Darling Harbour», где Лагранж забронировал ей по телексу номер с террасой, выходящей на необъятный Сиднейский залив. Надеясь смягчить последствия разницы во времени, Глория проспала пятнадцать часов кряду, а проснувшись, расположилась на террасе и стала проводить там целые дни в шезлонге в обществе Бельяра.

Карлик, ни разу не появившийся за все время после преображения Глории, возник снова, когда она очутилась в этой комнате в полном одиночестве. Для начала он оглядел ее с головы до ног и воскликнул: «Ну и ну, нет слов! Такой ты мне нравишься куда больше!» В первые дни он полеживал в ногах шезлонга, выряженный в легкую рубашечку и шорты-бермуды, и казался вполне довольным жизнью. Нацепив черные очки карликового размера, беспечно насвистывая, он стриг себе ногти и любовался бухтой, которую бороздили тяжелые пыхтящие катера. Солнечные ванны — но под надежной крышей.

Ибо австралийское солнце не такое, как в других местах земного шара. Оно коварно сжигает кожу еще до того, как нагреет ее; даже в прохладную погоду оно действует не хуже автогена. Да и путь его на небосклоне весьма своеобразен: оно буквально выпрыгивает из-за горизонта, мгновенно испепеляя все вокруг, и так же быстро, минут за десять, исчезает вечером в определенный час, пренебрегая протокольным закатом и сумерками, так что ночной мрак обрушивается на землю, как ястреб на добычу. Служащие отеля, пополнявшие запасы напитков в мини-баре Глории, советовали ей остерегаться солнечных лучей и заботливо раскрывали над ней пляжный зонт. Впрочем, Глория с Бельяром выходили очень редко. И все шло прекрасно.

Однако не прошло и недели, как Бельяр начал проявлять признаки раздражения. Настроение у него резко ухудшилось. Если Глория обращалась к нему, он отвечал неохотно, сквозь зубы, и почти не высказывал своего мнения о погоде. Наконец в один прекрасный день он раскрыл рот, но лишь для того, чтобы сообщить, как ему осточертели это паскудное солнце и эта паскудная терраса, и вообще, не пора ли им выйти из отеля размять ноги? «Хорошо», — сказала Глория. Но, увы, на улице проблема солнца стояла так же остро. Не успели Глория с Бельяром, по-прежнему невидимым для остальных смертных, пройти и сотни метров в сторону пассажирского порта, как они рухнули в первое попавшееся кресло под первым попавшимся тентом, защищающим от жгучего жара киоск с молочными коктейлями. Глория ненадолго вздремнула там, а открыв глаза, обнаружила, что Бельяр исчез: похоже, он воспользовался свободой и сном молодой женщины, чтобы смыться втихую. «Как будто я бы его и так не отпустила», — удивленно думала Глория, возвращаясь в отель, где ей предстояло провести все следующие дни в грустном одиночестве.

12

— Будь здоров! — сказал Персоннета.

— Кажется, я заболеваю, — объявил Боккара, стискивая пальцами нос.

— Мы потеряли уйму времени, — заметил Персоннета. — Какая досада!

— Господи боже мой! — вскричал Боккара. — Надо же, до чего упорная! По-моему, ее безнадежно заклинило.

— Раздобыть бы немного смазки, — сказал Персоннета. — Или на худой конец антифриз. У тебя в багажнике ничего такого не найдется?

Вместо ответа, Боккара тоскливо скривился и дернул плечом, едва не вывихнув его. Он давил что есть мочи на рукоятку ключа, но проклятая гайка словно прикипела к резьбе и не поддавалась. Холодный мелкий дождик смешивался с горячим потом Боккара, и этот едкий термический коктейль заливал ему глаза, туманил взгляд, стекал вниз, на губы: все было против него, все мешало сменить это чертово заднее правое колесо.

Стоя на коленях с гаечным ключом в руке, Боккара горестно созерцал лопнувшую покрышку; из-под обода вяло свисали клочья резины. На его ладонях, черных от смазки, уже вздувались водяные пузыри. Молодой человек всем телом налегал на ключ; время от времени он пинал его, надеясь таким образом сдвинуть с мертвой точки, но тщетно: он соскакивал с гайки и шумно плюхался в грязь, откуда Боккара с проклятиями выуживал его, одновременно рассыпая вокруг себя остальные причиндалы.

Они с Персоннета застряли на обочине скоростной шестиполосной трассы — три полосы в одну сторону, три в другую, разделенные защитным барьером со следами ударов и чахлыми кустиками; с внешней стороны шоссе было отрезано от мира металлической сеткой, в которой застряли и бились на ветру грязные обрывки целлофана, скомканные газеты и замасленное тряпье. А за этой границей вдоль дороги тянулось что-то и вовсе непотребное — то ли пустырь, то ли заброшенная стройка. И ни единой живой души в поле зрения.