Ее жизнь вдруг как-то сразу отдалилась, теперь она посмотрела на нее со стороны и сверху, и как будто внутрь. Маленькие домики в ее селе уместились бы на ладошке. Любка вдруг увидела село другим – пустым, состарившимся. И все те дома, которым она завидовала, проходя мимо окон и иногда стараясь заглянуть в них, превратившиеся в точно такие же, как теперь ее дом, от которого они отворачивались и бежали. И во многих будут жить те же люди, изредка вспоминая о Боге, который их оставил…
И огорчилась.
Там не кипела жизнь – ее там не было. А если была, то не такая, как пишут в книжках. Солнце приходило и уходило, а люди не менялись, думая о завтра то же, что вчера – и каждый считал, что завтра будет не хуже, чем сегодня. Люди чаще помнили о завтра, чем о вчера, руководствуясь сиюминутными порывами, которые манили их за мечтой. А обижая ее, передавали свою боль, словно хотели от боли избавиться. Их боль таилась где-то в глубине их и ждала, когда мрак поднимет ее и напитает силой. Сознание людей сразу становилось податливым, послушным. Скудные мысли не заглядывали за пределы бытия, оно заканчивалось там, куда уже не мог упасть взгляд.
Пожалуй, ее жизнь была даже интереснее…
Она и раньше чувствовала, подсознательно, а теперь и видела, что каждый день приближает людей к потрясениям и радости, к горю и смерти, и многие не переживут грядущих на них событий. Кто-то разочаруется, кто-то утвердится – и никто не вспомнит о том, что здесь происходит сейчас.
Огромное пространство, залитое лунным серебром, обрушилось на нее. Любка вдруг поняла, что дышит. Не так, как только что. Она словно пила воздух. И многие миры стали вдруг явью. Плохие ли, хорошие – они боялись ее, она это чувствовала, только не могла понять почему. Где-то там, именно в эту минуту, бежали по рельсам поезда, выходили на свет новые люди, умирали старые, и прятали свои тайны убогие, терзая наделенных мудростью и силой. Разум не искал все то, что она видела, это плыло само по себе, открываясь ей, как своему сердцу.
Любка нисколько не удивилась, когда заметила с другой стороны женщину с черными волосами в белом плаще, зашитом черными нитками. Он легко струился в лунном свете.
– Я не могу! – сдавленно прошептала Любка. – Там Николка… Там мама… Если бы я могла забрать их с собой!
– Ты не можешь, им не дано, они не смогут перейти границу миров.
– Тогда я остаюсь, – вздохнула Любка, вспомнив Ваську, трижды второгодника. – Вот если бы я уже была взрослой!
– Ты добрая девочка, – грустно улыбнулась женщина. – Взрослым тоже приходится нелегко. Взять, к примеру, твоего нового отца… И твою мать. У взрослых взрослые игрушки. Иногда надо показать зубы! Прямо здесь, прямо сейчас, чтобы эта игра закончилась. Так показать, чтобы тебя боялись больше, чем Голлема. И не только тем, кто пришел с ядом, но и себе. Чтобы боялся тебя. Не забывал, что ты сильнее, не думал, что он победил. Конечно, если хочешь изменить судьбу и помочь тем, кто тебе дорог.
– А как его победить? – остановилась Любка. – Голлема…
– Его нельзя победить, пока не узнаешь о нем всю правду, – грустно улыбнувшись, пожал плечами мужчина. – Проходит время, и он снова набирает силу. И даже правда не убьет его, пока не прочтешь колдовскую книгу.
– А где ее взять? – расстроилась Любка. – Я тогда забыла спросить.
– Ты найдешь ее, храбрая девочка, – женщина провела пальцем по глазам, стирая слезы с Любкиных глаз и щелкнув по носу. Глаза ее просияли лукаво. – Он уже боится тебя, нападая всеми, кто может понять, о чем он шепчет. Чтобы потом напасть на тебя из тебя самой. Теперь только так он может исполнить то, для чего его создали.
– И маме шепчет? – догадалась Любка.
– Люди не умеют бояться того, чего не видят, – объяснил мужчина. – Им кажется, что они ведут себя, как всегда. А потом придумывают оправдания или стараются побыстрее забыть, что делали, слушая Голлема.
– А куда ведет эта дорога? – Любка с любопытством посмотрела вдаль.
Теперь они стояли на холме, а дорога вела вниз, и было видно далеко-далеко. Снег серебрился под лунным светом, и воздух слегка светился. Отпустить руки, которые держали ее ладони, Любка не могла, не хватало ни сил, ни духа. Ей вдруг стало страшно возвращаться назад, хотелось идти с волшебниками и не останавливаться, но она понимала, что должна. Если сбежит, сможет ли потом объяснить себе трусость? И как будет жить дальше, обратившись в бегство?
– В то место, откуда она началась, – улыбнулся мужчина, пожав ее руку чуть крепче. – Там мертвое родит живое, а живое становится мертвым, боль поднимается радостью, а радость болью… Там, Любка, земля, в которой текут молоко и мед, но для кого-то он стал дегтем и ядом.
– В сказку что ли? – Любка округлила глаза, не поверив.
– Ну почему же? – хитро прищуриваясь, пожал мужчина плечами и рассмеялся. – В страну волшебников!