За чертой времени

— Да я… не хотел… — Матвей порывался сказать, как он мечтал заработать орден, но не мог связно выразить мысль, что он очень хотел, но не так, чтобы зазря, а по-честному, — словом, он шел в атаку совершить подвиг, подвига не получилось, была измотавшая все силы и нервы работа, грязная, вонючая, липкая, с кровью, дрожащие руки-ноги, соленый пот, заливающий глаза, пересохшее горло, плавающие перед глазами искры…

А сам верил, видел, что Сидоров и не думал шутить.

Вилов остался стоять, пораженный. На него за неполный день столько свалилось разного — неслыханного и невиданного, что все в уме спуталось. Ему казалось, что он попал в какой-то странный, непонятный мир, где все не так, как среди обыкновенных людей, а по-другому, где иные законы поведения и жизни, а он их не знает — не знает, как действовать, что говорить, кому, зачем и есть ли в этом необходимость.

Вернуло его к действительности повторенное несколькими голосами приказание:

— Вилова к комбату!

Приказание передалось так властно, что Матвей не пошел — побежал туда, откуда оно исходило.

Комбат не сказал ему: «Принимай роту». Он сказал «Командуй ротой». В роте осталось сорок два человека Значит, половина выбита. Из пяти офицеров невредимых трое — Вилов, Мезенцев и командир пулеметчиков Оганесян.

— Осмотри всех, кто с царапинами, сам, лично. Особенно не верь… кто громко ноет. Вместе с Верой сделай. Лично осмотри у всех каждую царапину. Она знает мой приказ: хозвзвод, токарей-пекарей — всех в строй! Каждый штык в дело, чтоб возле штаба или кухни никто не околачивался. Выпотроши у всех вещмешки, барахло разное: склянки, банки, тряпки — все повыбрасывай. Главное — оружие, патроны — как можно больше, гранаты. Ну, и немного сухарей, и банку консервов на нос. Хватит.

— Товарищ капитан, снабженец на мины напоролся, — доложил телефонист Ленька.

— А боеприпасы? Дай-ка трубку. Кто там?

— Командир хозвзвода Симонов.

— Алё! Симонов? Ты откуда? Из штаба полка? Какого хрена ты там? Не тяни резину! Алё! Ну, ну!.. Сколько? Две? Алё! Черт с ним! Бросай их к едреной матери! Найди трофейные брички, лови бродячих лошадей и вези. Алё! Чтоб через полчаса был тут. Ты знаешь, где я? Все! — И он бросил трубку. — Ты мне панику не разводи, а то быстро в пехоте окажешься. Не взвод напоролся — две повозки. — Это Денщиков выговаривал уже Леньке. И, повернувшись к Вилову, который нетерпеливо переминался с ноги на ногу, не зная, куда девать руки — то фуражку поправлял, то перезастегивал пуговицы на карманах гимнастерки, закончил прерванный разговор: — Хлюст он, Симонов, выкрутится. Двадцать две колымаги с лошадьми гонит. Так вот. Чтоб оружие у тебя, Вилов, блестело, как… Ясно? И чтоб готов был к маршу по Европе через полчаса! Ясно? Пошли ловкачей — пусть кругом, да не далеко! — порыскают лошадей, повозки. Их немало бродит. И посади всех. Не хватит — по очереди пускай едут. Силы беречь. Ясно?

— Ясно, ясно, товарищ капитан, — порывался сорваться с места Вилов, но капитан продолжал поучать:

— Чтоб, елки-палки, в любой момент ты мог вступить в бой! И ночью! Ясно?

— Ясно, ясно, товарищ капитан.

— Не бей копытами! Уясни задачу: идем форсированным маршем на перехват! Чуешь? И с ходу — в бой! Кисет затягивать. Вроде для фрица кисет вышитый получается. Держи хвост трубой, комроты! Не зевай — голову оторву! Теперь дуй, сделай как надо и доложи! Через полчаса! Сколько на твоих?

— У меня нет часов, — сказал Вилов.

— Столько мародеров перебито, и на тебе: у офицера нет часов. Ленька, дай младшему из сумки, да не штамповку, а чтоб ходили!

— На, — Денщиков взял у телефониста часы и передал Вилову. — С возвратом. У каждого Ганса такого дерьма нацеплено от локтя до ногтя. Всех марок Европы. Заимей, нельзя без часов. Или у разведчиков спроси.

— Есть заиметь.

Себе на удивление Вилов оказался неплохим распорядителем. Он приказал вновь назначенным командирам взводов — сержантам — проверить, все ли поели, раздобыть лошадей и повозки, составить точные списки живых, раненых и убитых. Живых отдельно. Сам по взводам начал проверку оружия и запасов боепитания, а затем намеревался вместе с Гогией составить список представляемых к наградам. Хлопоты у него шли споро и легко. Матвея — вот так да! — слушались, но он не подозревал, что это работал армейский закон войны, комроты был винтиком раскрученного и отлаженного махового колеса. Усталость, скованность и робость отступили. Матвей знал, что делает все правильно и как надо, вот только не упустить бы какую-нибудь мелочь и не попасть на язык к комбату, которого он побаивался, потому что он, комбат, в высоком звании капитана и потому что он не выбирает выражений и может так взгреть, что костей не соберешь и от позора не спрячешься. А то и расправится — власти у него хватит.

К месту сбора батальона Вера, уставшая до изнеможения, пришла позже всех и сразу спросила:

— Ну, милые, у кого что болит — подходите. Да быстрее, а то упаду.