За тихой и темной рекой

— Отчего же… — Владимир Сергеевич опрокинул стопку в рот и с наслаждением втянул в себя воздух — Под такую водочку и я согласен выслушать претензии к властям. В очередной, я сбился со счёта, в какой, раз.

Белый тоже приложился к рюмке и понял, чего ему не хватало сегодня. Напряжение немного отпустило, в голове образовался некий приятный вакуум, а все тело смогло расслабиться и успокоиться. Белый заложил ногу на ногу и откинулся на спинку стула.

— Оно и не вред лишний раз послушать. У нас ведь когда-то, — гордо продолжал Николай Афанасьевич, — давала концерты не кто-нибудь, а сама Дарья Леонова![7] И выступала не с чем-нибудь, а с нетленными пушкинскими строками! А в восемьдесят третьем, однако, здесь «Ревизора» давали! И не боялись! Шекспира ставили! Да как! И вот, спустя семнадцать лет своего благословенного существования, играем водевили господина Мордвинова. Чтоб его… — Роганов налил себе вторую стопку и залпом выпил. — А всё Владимир Сергеевич. — Роганов сделал лёгкий поклон в сторону главы полицейского департамента.

— А я бы не только Гоголя запретил. — Владимир Сергеевич спокойно взял графин за горло и разлил водку, отчего Олег Владимирович сделал вывод, что подобного рода беседы у театрала с полицмейстером проходили довольно регулярно. — И вообще всё! Абсолютно всё, где хоть одним словом упоминается власть и её представители.

— Но это жизнь! — резво отреагировал на реплику Киселёва Рога-нов.

— И что? Жизнь тоже разная. Сегодня мы смеёмся над властью, а завтра зрители на неё с кулаками пойдут: «Ату городничего! Ату полицмейстера! Ату чиновников!». Кстати, вас они туда же определят. К тем, кого «ату», — Киселёв удовлетворенно щурился, — Вот интересно, когда вы побежите с голым задом, будете Гоголя вспоминать?

— Нет. Буду вспоминать вашего Мордвинова, — Роганов закашлялся. Видимо, водка не в то горло попала.

— А он не мой! — парировал Киселёв. — Это вы его где-то откопали, когда я Мольера запретил.

— Вот! — Роганов всплеснул руками. — «Тарюфа» запретили! Представляете? Ладно, Гоголь. Так сказать, наш, родной… А француз-то за что не по душе? — Роганов, подмигнув Олегу Владимировичу, картинно вскинул руки к потолку. — Представляете, что сей господин распорядился написать в афише? Только вслушайтесь: «Запретить пьесу господина Мольера как насмешку над религией, хотя и французскую!»

— Да что вы, — Владимир Сергеевич сразу понял, что подумает советник. — Наш цензор постарался. Пьянствовал в то время, скотина. Вот город и смеялся. Понять не могли французскую пьесу, французскую насмешку или французскую религию подразумевал находящийся в запое цензор. Но в целом я с ним согласен. Не место всяким «Тартюфам» в городе, где ссыльных поболе, нежели модниц в столице. Однако, Николай Афанасьевич, мы ведь к вам по другому поводу пришли. — Киселёв кивнул Белому, тем самым давая понять: мол, ваш черёд.

— Николай Афанасьевич, — Олег Владимирович придвинул стул к Роганову. — Нам, то есть мне и Владимиру Сергеевичу, необходимо, чтобы вы вспомнили о некотором событии, имевшем место в вашем театре в мае сего года. Точнее — об одной карточной игре в стенах театра.

— В мае… В мае… — Николай Афанасьевич обхватил руками колено и принялся раскачиваться словно маятник. — В мае… — фигура театрала на мгновение замерла. После чего Роганов широко улыбнулся и произнёс: — Как же, помню! Прекрасно помню! У нас ведь в карты играть не принято. Вот бильярд — совсем иное дело. Бильярд сравни науке. Здесь фальши и шулерства никак быть не может. Только твёрдая рука, расчёт, выверенность удара. Ну, скажите, господа, как можно в бильярде смухлевать?

Белый усмехнулся вторично. Уж с чем-чем, а с мухлежом, в том числе и в бильярде, он знаком был не понаслышке. Но театрал, слава богу, усмешки не заметил, а потому продолжал:

— В тот вечер игра должна была состояться, если не ошибаюсь, в «России». Торговые люди хотели стрельнуть «пульку» с господами офицерами. Довольно редкий случай. — Николай Афанасьевич бросил мимолётный взгляд на Белого.

— А вы не помните, кто стал её инициатором? — быстро перебил театрала Олег Владимирович.

— Кажется, кто-то из купеческого сословия. Однако определённо сказать не могу. Так вот, игра должна была состояться в гостинице «Россия». Но что-то не заладилось, то ли ещё что… Словом, играть решили у меня. Вот, так сказать, и всё. Съехались. Заглянули на огонёк.

Шикарную гостиницу, трёхэтажное, кирпичное здание, с дополнительным полуподвальным этажом, расположившееся на Набережной, недалеко от таможни, Олег Владимирович лицезрел неоднократно. Потому как путь до дома губернатора от «Мичуринской» проходил как раз мимо неё.

— И что произошло дальше? — Белый терпеливо ждал ответа.