Забытый берег

— Нормальное русское имя. Как Владимир. Это сокращённо, а полностью — Владей миром!

Он усмехнулся, хохотнул и тут же посерьёзнел.

— Нам бы поторопиться, — заметил Зенков, — день короткий, а мы ещё даже места не нашли.

Торопиться означало идти медленно и уверенно, ничего не терять и не забывать, чтобы не возвращаться. Так мы оказались наконец на конусе выноса оврага Долгая Грива. Оглядываясь и пытаясь заметить что-то знакомое, я ничего не узнал. Только ручей журчал по-прежнему, и вода сохранила свой приятный вкус. Сняли лыжи, полезли по тропе наверх. Тропы, конечно, не существовало — мы передвигались по засыпанному снегом ребру, образованному склонами волжским и овражным. Мы ползли по нему медленно и уверенно, стараясь не потерять лыжи и инструменты. Снег удивлял: с прослоями наста, с мягкой, пушистой нежной массой в середине. Мы ползли долго, минут двадцать, вылезли наверх как раз у памятной разлапистой сосны, постояли…

Сосна не изменилась. На коридоре газопровода ровно лежал снег. Метрах в пятидесяти от обрыва, на двух огороженных металлической решёткой небольших участках желтели изогнутые трубы.

Мы проверились: ничего не потеряли, никого не увидели и нас, похоже, никто не заметил. Да и не было тут никого. Заяц только пробегал, следы оставил.

Встав на лыжи, мы отправились искать место. Теперь впереди шёл я.

Дубки в посадках стояли как мертвые. Ну, хоть бы птица взлетела!

3

— Здесь, — сказал я.

В этой абсолютной, давящей на уши тишине я никак не мог сказать что-то не подумав, опрометчиво. И если я сказал «здесь», то так оно и было. Перед нами стоял тот самый дубок, мимо которого я проскользнул, когда Конев взял покрытый глиной урыльник. Давным-давно это было. На стволе, там, где я когда-то топором вырубил полоску коры древесины, чернела узкая борозда. Вряд ли в другом месте могло быть такое. Да и ряды совпадали. Правда, дубок стал толще.

— Здесь, — повторил я в ответ на вопросительный взгляд Зенкова.

— Похоже, — согласился он.

Я удивился, а он показал рукой на соседний дубок. Там — я рассмотрел это, шагнув ближе, — тоже на уровне груди оказалась грязная затесь. Зенков ловко подчистил её рукавицей, и на затеей проявились слабые буквы «МП». Они были коряво вырезаны ножом и прорисованы синей шариковой ручкой.

— Это что за буквы?

— Место печати.

— Какой?

Не надо было спрашивать. А не спросить я тоже не мог.

— Никакой. Вы, Аксёнов, везде смысл ищете. Это хорошо, да не туда смотрите. Смысл этой затёски не в буквах, а в том, что она указывает на подозрительное место. А буквы я поставил, чтобы отличить свою затёску от возможной другой. Расшифровывается так: Москва — Петербург. Мама — папа. Мимо проходил…

— Кто? Ах да…

— Можно проще.

— Как?

Зенков посмотрел на меня, как на идиота, и до меня наконец дошло, что эти буквы он вырезал наобум, а расшифровывать их можно до бесконечности: милости прошу, Михаил Пуговкин, муха пролетела…

— А как вы определили?

— Грунт насыпной, холмик со временем обязательно даёт осадку. Копать вы могли только вдоль рядов. Вдоль рядов я и искал. Со временем следы заплывают, но я искал хорошо, упорно и нашёл в посадках три таких места с просадкой грунта. То, что вы привели нас сюда, на одно из них, означает верное решение. Грубо говоря, мы пришли.

И вот уже висели в соседнем ряду на ветках плащи, под ними размещались рюкзаки — старые, брезентовые, объёмистые. Их оказалось два, один — пустой. Откуда он взялся? Я быстро привык к тишине открытого пространства. В ней незаметно растворился интерес к оставшемуся за Волгой миру. Мелькнули только в воображении каменные барсы у здания вокзала в Казани и показались персонажами фантастического фильма о событиях где-то на другой планете. А перед глазами жили стволы, голые ветви, серое небо над головой и белый снег. Ну, конечно, не белый, а серый, с желтоватым, а то и с голубым отливом.

Несколько дубовых ветвей мешали, но топора Зенков не приготовил. Маху дал? Лопатой, конечно, тоже можно эти сучья обрубить, но будет долго, и жаль лопату портить. А Зенков из рюкзака достал маленькую ножовку, вынул её из футляра и легко спилил сучья. Вот так. Если он не инженер, то кто?

Тонкие ледяные прослои в снегу указывали на оттепели, зима нехолодная, и дай-то бог, чтобы грунт промёрз неглубоко.

Площадку мы зачистили быстро. На открывшейся земле лежали кое-где жёлтые дубовые листья, торчали зелёные травинки. В соседнем ряду расстелили полиэтиленовую плёнку, чтобы складывать на неё грунт, а половину завернули вверх. Получилась односкатная крыша, и её за углы привязали к деревьям, чтобы грунт не было видно сверху. Цвет у плёнки был мраморный, и если прищуриться, то она сливалась со снегом — Зенков и это предусмотрел. Вряд ли появятся сегодня облётчики газопроводов: видимость слабая, но всё же земляные работы с воздуха как на ладони, и если он и это продумал, тогда, конечно, Зенков — инженер с большой буквы. Ещё одну такого же цвета плёнку вытянули в продолжение раскопа, чтобы, если что: сразу закрыть раскоп и в нём же, под плёнкой, скрыться самим.