Загадочная история Бенджамина Баттона (сборник)

Как часто бывает в семьях, чье благосостояние не укрепляется, а незаметно идет на убыль, отношения между ней и Гарольдом стали холодно-враждебными. В периоды затишья они были снисходительны друг к другу, словно к старым, поломанным стульям. Когда он болел, Эвелин даже беспокоилась и пыталась сохранять бодрость в гнетущем унынии жизни с неудачником, обманувшимся в своих надеждах.

Вечерний семейный бридж закончился, и Эвелин облегченно вздохнула. Сегодня она ошибалась чаще обычного, но ей было все равно. Зачем, зачем Айрин сказала, что служба в пехоте самая опасная? Письма не было уже три недели, и, хотя такое случалось не раз, Эвелин все же волновалась и не заметила, сколько вышло треф.

Гарольд поднялся наверх, а она вышла на крыльцо подышать свежим воздухом. Тротуары и газоны были залиты лунным светом, и, зевнув, она с улыбкой вспомнила один из романов своей юности, озаренный луной. Просто удивительно, как подумаешь, что тогда жизнь слагалась из ухаживаний и романов, а теперь только из тревог.

Прежде всего Джули. Ей исполнилось тринадцать, и последнее время она все больше стыдилась своего уродства и почти не выходила из комнаты, читая целые дни. Мысль о школе так пугала Джули, что Эвелин не решалась отпускать ее от себя, и та выросла под крылышком матери – жалкая, маленькая, с искусственной кистью, которую она обреченно прятала в кармане. Испугавшись, что дочь вообще перестанет владеть рукой, Эвелин пыталась научить ее пользоваться протезом. Но едва урок заканчивался, ручка вновь скрывалась в кармане. Если Эвелин настаивала, Джули послушно вынимала ее, делала несколько движений и опять прятала. Попробовали шить ей платье без карманов, но Джули целый месяц бродила по дому с таким потерянным видом, что Эвелин не выдержала и навсегда отказалась от подобных мер.

Дональд тоже тревожил ее. Попытки удержать его возле себя были такими же тщетными, как и усилия отучить Джули во всем полагаться на мать. А недавно появилась новая причина тревоги за Дональда – и от Эвелин уже ничего не зависело: его дивизия три месяца назад была отправлена за границу.

Она опять зевнула: жизнь – это для юности. До чего же счастливой казалась теперь ее юность! Она вспомнила своего пони, Бижу и путешествие в Европу с матерью – ей тогда было восемнадцать лет.

– Все очень, очень сложно, - строго сказала она луне и, переступив порог, собралась уже закрыть дверь, как вдруг услышала какой-то шорох в библиотеке и вздрогнула.

Это была Марта, их пожилая горничная, - теперь они обходились одной.

– В чем дело, Марта? – удивленно спросила она.

– Я думала, вы наверху. Я только...

– Что-нибудь случилось?

Марта замялась.

– Нет, я... – Она смущенно перебирала пальцами. – Миссис Пайпер, я куда-то положила письмо и никак не вспомню.

– Вы получили письмо? – Эвелин зажгла свет.

– Нет, оно адресовано вам, миссис Пайпер. Пришло с последней почтой. Только почтальон мне его отдал, как с черного хода позвонили. Я держала его в руке и, наверное, куда-то сунула. Вот и хотела сейчас поискать.

– Какое письмо? От мистера Дональда?

– Нет. Не то рекламное, не то деловое. Я еще запомнила – такое длинное и узкое.

Они принялись искать в гостиной – на подносах и каминной доске, потом в библиотеке шарили по рядам книг.

– Просто ума не приложу, – в отчаянии остановилась Марта. – Я сразу пошла на кухню. Может, в столовой?

Марта направилась было в столовую, но вдруг услышала за спиной короткий сдавленный стон и обернулась. Эвелин тяжело опустилась в кресло, брови сдвинулись, глаза быстро моргали.

– Вам нехорошо?

Эвелин не отвечала. Она застыла в кресле, но Марта видела, как судорожно она дышит.

– Вам нехорошо? – еще раз спросила Марта.

– Нет, - ответила Эвелин с трудом. – Я просто знаю, где письмо. Идите, Марта, я знаю.

Марта ушла в полном недоумении, а Эвелин все сидела в кресле и веки ее подергивались. Она знала, где письмо, знала так твердо, словно сама его туда положила, безошибочно знала, что это за письмо. Длинное и узкое, вроде рекламного, но вверху большими буквами напечатано: «Военное министерство», а ниже, буквами поменьше: «Служебное». И лежит оно в большой чаше. Сверху, чернилами, ее фамилия, а внутри – смерть ее души.

Она встала и побрела в столовую, пошатываясь, ощупью пробираясь вдоль книжных шкафов к двери. Войдя, она нашла на стене выключатель и повернула его.

Чаша стояла перед ней, отражая электрический свет алыми квадратиками в черном обводе и желтыми квадратиками в голубом обводе, – стояла массивная, сверкающая, нелепо и торжествующе зловещая. Эвелин сделала шаг вперед и остановилась: еще шаг – и она заглянет туда... Еще шаг – и она увидит белый краешек... Еще шаг... Ее руки коснулись холодной граненой поверхности...