Заклятие сатаны

Проблема в любом случае намного сложнее. Любой террористический акт (это старая история) совершается как высказывание, сообщение, которое распространяет террор, или как минимум сеет панику, или создает дестабилизацию. Так было всегда, даже в случае с терроризмом, который мы теперь называем «кустарным», когда террористы ограничивались одиночными убийствами либо закладывали бомбу на углу улицы. Террористическое послание дестабилизирует ситуацию, даже если удар незначительный, если жертва малоизвестна. И с тем большим основанием дестабилизирует, если жертва известна и является символом чего-то.

Мы видим качественный скачок, совершенный «Красными бригадами», когда от убийства журналистов и политологов, в целом неизвестных широкой публике, они перешли к похищению, пыткам, а затем и убийству Альдо Моро.

Какая же цель преследовалась бен Ладеном при атаке на башни-близнецы? Создать «величайшее шоу в мире», которое не смогли выдумать даже в фильмах-катастрофах, дать визуальное впечатление нападения на символы западной власти и показать, что можно осквернить главные святыни этой власти. Бен Ладен не стремился к огромному количеству жертв (они стали добавочной стоимостью его цели): чтобы атаковать башни (даже лучше, что они рухнули), он был готов принять и половину. Он не развязывал войну, в которой идет подсчет убитых врагов, он просто вбросил террористическое послание, и в этом послании только картинка имела значение.

Но если бен Ладен добивался того, чтобы поразить воображение мирового сообщества этой картинкой, что же произошло? Средства массовой информации были обязаны дать информацию, это очевидно. Равно как должны были сообщить о последствиях, о спасательной операции, о разборе завалов, об изменившемся skyline Манхэттена.

Им действительно было необходимо обращаться к этой новости каждый день, на протяжении по меньшей мере месяца, публикуя фото, видео, бесконечные и повторяющиеся рассказы очевидцев, вновь и вновь оживляя в глазах каждого из нас образ этой трагедии? Вопрос, на который трудно ответить. Благодаря этим фотографиям газеты увеличили продажи, телевидение повторением этих сюжетов нарастило просмотры, сами зрители хотели вновь и вновь пересматривать те ужасные сцены – либо желая дать волю своему негодованию, либо иной раз из какого-то безотчетного садизма. Возможно, по-другому было нельзя, и эмоции, нахлынувшие вслед за событиями 11 сентября, помешали телевидению и прессе по всему миру заключить своего рода соглашение о соблюдении конфиденциальности, поскольку тот, кто в одиночку решил бы хранить молчание, обязательно проиграл бы конкурентам.

Таким образом, массмедиа фактически подарили бен Ладену миллиарды долларов бесплатной рекламы, в том смысле, что каждый день показывали созданные им образы как раз для того, чтобы все могли их увидеть: Запад пришел в смятение, а последователи бен Ладена – фундаменталисты получили повод для гордости.

Между прочим, процесс продолжается, и бен Ладен за небольшие деньги по-прежнему набирает очки. Письма со спорами сибирской язвы фактически приводят к меньшему числу жертв по сравнению с атакой на башни-близнецы, но пугают гораздо сильнее, потому что создают угрозу для жизни любого из нас, включая тех, кто не летает на самолетах и не живет рядом с символами власти.

В общем, нужно сказать, что массмедиа, осуждая, тем не менее стали лучшими союзниками бен Ладена, которому таким образом была обеспечена легкая победа.

В качестве утешения в этой тревожной ситуации можно вспомнить, что когда «Красные бригады» перешли все границы, похитив и убив Моро, послание стало настолько шокирующим, что обратилось против его авторов: вместо разобщения оно привело к союзу различных политических сил, народному отторжению, и с этого момента начался закат террористов.

Будущее покажет, породит ли спектакль, представленный бен Ладеном, – именно потому, что вышел за рамки, за пределы допустимого, – процесс, который станет началом его конца. И в этом случае выиграют медиа.

2001

Поехать туда, не знаю куда

Мы нередко говорим, что живем в виртуальной реальности. Мы знаем мир через телевидение, которое часто изображает его не таким, какой он есть, а реконструирует (реконструировало фрагментами кадры войны в Персидском заливе) или даже выстраивает ex novo («Большой Брат»). Нам все чаще и чаще показывают симулякры реальности[226].

Однако никогда еще человек не путешествовал так много, как в наше время. Все больше людей, чьи отцы ездили максимум в соседний город, говорят мне, что посетили места, о которых я, путешественник импульсивный и, можно сказать, профессиональный, только мечтаю. Не осталось ни одного экзотического пляжа, ни одного захолустного городка, который не был бы теперь известен тому множеству, что проводит Рождество в Калькутте, а в августе отправляется в Полинезию. Не должны ли мы в таком случае рассматривать страсть к путешествиям как возможность избежать виртуальной реальности, чтобы увидеть настоящее, the Real Thing[227]?