Занавес приподнят

Сердце у Томова болезненно сжалось, силы, казалось, начали его покидать. «Вот и конец», — подумал он и заставил себя глубоко вздохнуть, выпрямиться. Преувеличенно твердой поступью он вышел из камеры и, сопровождаемый дежурным, пошел по коридору, через отсеки, отгороженные, как в зверинце, железными решетками, по лестнице вверх, потом вниз, затем снова по коридору, через отсеки и по лестницам, наконец оказался в просторной комнате, заполненной охранниками в черных мундирах и полицейскими в коричневых шинелях. От густого смешанного запаха табачного дыма, плесени, оружейного масла и гуталина у Ильи перехватило дыхание, закружилась голова. Его подвели к столу, за которым сидел франтовато одетый в штатский костюм человек с напомаженной вороненой шевелюрой. Не поднимая головы и не глядя на едва державшегося на ногах арестанта, он заученно забубнил:

— Тебе разрешено свидание, но не потому, что этого требовали горлопаны. На них нам наплевать. Свидания даются потому, что они предусмотрены высочайше утвержденным положением о содержании в тюрьмах государственных преступников… Будете выполнять установленные в тюрьмах порядки — будете получать передачи и посылки, ходить на прогулки, разрешим и свидания. В противном случае — отменим всё! Понял?

Томов не ответил. Он недоумевал, зачем этот человек что-то говорит ему о каких-то посылках и свиданиях: ведь к нему, Томову, некому прийти, да и вызвали его только под предлогом свидания, а в действительности его ждет обещанная инспектором Солокану расправа…

— Ты что, оглох, парень? Я спрашиваю — понял, что я тебе сказал?

— Да-да, понял, — поспешно промолвил Илья. — Понял.

— Тогда слушай дальше. Во время свидания дозволено говорить только о делах домашних, о здоровье родных. И ничего больше! Иначе — карцер и все остальное… Понял?

— Понял, — равнодушно ответил Илья, все еще уверенный в том, что это его не касается: видимо, тут какая-то ошибка, либо это делается для маскировки. Когда же его ввели в продолговатую комнату, разделенную на две части параллельно идущими на расстоянии полутора метров решетками из круглого железа, и он увидел в противоположном конце приближающуюся к решетке мать, то от неожиданности едва не лишился чувств. От всего перенесенного и пережитого за последние дни он обессилел, но присутствие матери заставило его преодолеть, казалось бы, неудержимое желание распластаться на полу, широко раскинув и расслабив руки и ноги. В голове его мелькнула радостная мысль: «Мать на свободе!» Она медленно, неуверенно приближалась к решетке — видимо, не сразу узнала сына.

— Мама, здравствуй!

Мать встрепенулась:

— Сынок, Илюшенька!

Голос матери, как током, пронзил Илью. Стиснув зубы, он преодолел подступившие к горлу спазмы. Мать и сын прильнули к решеткам и несколько секунд смотрели друг на друга, не проронив ни слова, не издав ни малейшего вздоха, но многое передумав и поняв друг о друге.

— Ничего, мама… Все будет хорошо! Не волнуйся.

— Да, сынок, непременно будет хорошо. Верю в это. За нас не беспокойся, Илюшенька. Живем нормально. Как твое здоровье?

— Ничего. В порядке… — с преувеличенной бодростью ответил Илья и, желая отвлечь мать от этой темы, спросил: — А как ты, мама, оказалась здесь, в Бухаресте?

Мать впервые улыбнулась. Ей было приятно ответить.

— Мир не без добрых людей, Илюшенька. Позаботились… Вот я и приехала… И в пансионе твоем хорошие люди. Я у них остановилась, сынок…

— Пожалуйста, мама, передай всем этим людям мой привет и благодарность, а хозяевам пансиона еще и мои извинения за неприятности, причиненные в связи с моим арестом…

— Передам, сынок, передам непременно! Тебе тоже просили передать поклон многие, очень многие люди…

Илья кивнул. Он понял, что мать недоговаривает.

— И еще, мама, просьба. Особый и большой привет и низкий поклон дедушке! Пусть не волнуется, я никого не подвел и не под…

— Свидание заканчивается, — прервал Илью стоявший между решетками надзиратель. — Прощайтесь!

— Будь сильной, мама, и не осуждай меня, — торопливо продолжал Илья. — Дедушке скажи, что все будет, как он мечтал!..

— Кончай разговор! — пробасил дежурный охранник и, положив на плечо Томова руку, потянул его от решетки. — Пошли! Кончай базар…

У выхода Илья обернулся, увидел, что мать вытирает платком слезы, крикнул:

— Не плачь, мама! Пусть никто здесь не видит твоих слез, прошу тебя!..

— Топай, топай! — огрызнулся охранник. — Хватит оглядываться…

— Хорошо, хорошо, сынок! Береги себя…

Эти слова донеслись до Томова уже в коридоре.