Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II. 1785-1789

Она меня удержала к обеду, осыпала знаками своего расположения и тем еще усилила мои сожаления при расставании. Я поспешил уехать и проститься еще с несколькими лицами, которые в течении пяти лет обращались со мною не как с иностранцем, а как с одноплеменником и другом.

11-го октября я выехал из Петербурга в Гатчину, чтобы проститься с великим князем и великою княгинею. Я думал пробыть там час, но так как карета моя сломалась, то их высочества уговорили меня остаться у них два дня.

Великий князь в первую пору пребывания моего в России оказал мне, как я уже упомянул, такое расположение, что это походило на очарование моею особою. Это продолжалось недолго: он охладел ко мне, когда увидел, что государыня стала ко мне добра и любезна. Давно уже не изъявлял он никакого желания сойтись со мною; но перед моим отъездом ему снова вздумалось оказать мне свое доверие. Несколько часов он почти исключительно говорил мне о своих неудовольствиях с государынею и Потемкиным, о неприятностях его положения. Напрасно я уверял его, что предубеждение обманывает его, что мать его, нисколько не опасаясь его, дозволяет ему держать свой двор по его усмотрению и иметь близ себя, недалеко от Царского Села, два батальона, в которых офицеры назначены им самим, которых он учил, вооружал и одевал по своей воле, между тем как она, нисколько не опасаясь за себя, охраняется одной только гвардейскою ротою. «Если государыня, — продолжал я, — не приглашает вас в свой совет и не дает вам участия в делах, то позвольте мне заметить, что в этом случае ей трудно действовать иначе: она знает, что вы осуждаете ее образ жизни, связи, систему управления и политику».

Я не убедил его; осуждая министров и особ, приближенных к государыне, он старался доказать мне, что, не смотря на мое пятилетнее пребывание в России, я ее очень мало узнал.

«Объясните мне наконец, — сказал он между прочим,— отчего в других европейских монархиях государи спокойно восходят на престол один вслед за другим, а в России иначе?..»

«Причину этих неустройств, — отвечал я, — указать нетрудно, и вероятно, она не ускользнула от вашего внимания. Повсюду наследственность престола в мужском поколении служит охраной народу и обеспечением государям. В этом основная разница между монархиями азиатскими, римскими, греческими, варварскими и монархиями новыми; может быть, мы обязаны успехами образованности этой твердости престолов. Здесь же, напротив, в этом отношении ничего не установлено, все сомнительно, государь избирает себе наследника по своей воле, а это служит источником постоянных замыслов честолюбия, козней и заговоров».

«Согласен, — возразил он, — но что же делать? Здесь к этому привыкли, обычай господствует. Изменить это можно только с опасностью для того, кто это предпримет. Русские лучше любят видеть на престоле юбку, нежели мундир…»

«Однако я полагаю, ваше высочество, — сказал я на это, — что такая перемена к лучшему могла бы совершиться в какую нибудь заметную пору нового царствования, например, по случаю торжественного въезда или коронации, когда народ расположен к надежде, радости, доверию».

«Да, я понимаю, — сказал он, целуясь со мною, — это можно бы испытать; надо подумать!»

И не могу нахвалиться ласковым приемом, который мне оказала великая княгиня. Довольно было знать ее, чтобы, видя и слушая ее, почувствовать живейшее очарование и глубокое уважение к ней. Я простился с их высочествами, отправился в путь и, желая как можно более сократить его, не останавливался ни днем, ни ночью до самой Варшавы.