Запретный плод

Я покачала головой. Она снова была красивым ребенком, целиком и полностью. Без малейшего несовершенства.

— У тебя снова безупречный вид. Почему?

— Потому что я трачу на это энергию. Мне приходится над этим работать.

Голос ее был низким и теплым, как надвигающаяся издали гроза.

У меня зашевелились волосы на шее. Что-то должно было случиться плохое.

— У Жан-Клода есть последователи, Анита. Если я его убью, они превратят его в мученика. Но если я обнажу его слабость, бессилие, они отпадут от него и пойдут за мной или ни за кем.

Она встала, и платье было снова застегнуто до шеи. Белые хлопковые волосы шевелились, будто их раздувал ветер, но ветра не было.

— Я уничтожу то, что взял под свою защиту Жан-Клод.

Успею я достать нож, привязанный к лодыжке? И что мне в нем будет толку?

— Я докажу, что Жан-Клод не может защитить ничего. Я повелеваю всем.

Эгоцентричная сука. Винтер схватил меня за руку раньше, чем я могла что-нибудь сделать. Слишком я была занята слежкой за вампирами, чтобы замечать еще и людей.

— Идите, — сказала она. — Убейте его.

Обри и Валентин отошли от стены и поклонились. И тут же их не стало, будто исчезли. Я повернулась к Николаос.

— Да, — улыбнулась она. — Я затуманила твой разум, и ты не видела, как они вышли.

— Куда они пошли? — спросила я, и живот у меня свело судорогой. Кажется, я знала ответ.

— Жан-Клод взял Филиппа под свою защиту, следовательно, Филипп должен умереть.

— Нет!

— Еще как да, — снова улыбнулась Николаос.

Крик разорвал тишину коридора. Мужской крик. Крик Филиппа.

— Нет!

Я почти упала на колени, только Винтер не давал мне коснуться пола. Я притворилась, что потеряла сознание, обвиснув в его руках. Он меня выпустил. Я схватилась за нож в ножнах на лодыжке. Мы с Винтером стояли близко к коридору, далеко от Николаос и ее человека. Может быть, достаточно далеко.

Винтер глядел на нее, будто ожидая приказа. Я взлетела с пола и всадила нож ему в пах. Он погрузился по рукоять, и кровь хлынула оттуда, когда я вытащила нож и бросилась по коридору. Когда первое дуновение ветра коснулось моего затылка, я уже была у двери. Не оглянувшись, я открыла ее.

Филипп обвис в цепях. Кровь яркой широкой волной залила ему грудь и плескала на пол дождем. Свет факела плясал на поблескивающей кости позвоночника. Ему разорвали горло.

Я отшатнулась к стене, будто меня ударили. Мне не хватало воздуху. Кто-то все шептал и шептал: «Боже мой, Боже мой», и это была я. Я пошла вниз по ступеням, прижимаясь спиной к стене. Я не могла оторвать от него глаз. Не могла отвернуться. Не могла дышать. Не могла плакать.

Пламя факела плясало у них в глазах, создавая иллюзию движения. Внутри у меня созрел крик и выплеснулся через горло:

— Филипп!

Между мной и Филиппом встал покрытый кровью Обри.

— Жду не дождусь, пока придет пора идти в гости к твоей подруге, красавице Кэтрин.

Я хотела с воплем броситься на него. Вместо этого я прижалась к стене, держа нож незаметно у бока. Моей целью больше не было выбраться живой. Целью было убить Обри.

— Ты сукин сын. Вонючий гребаный сукин сын.

Голос мой звучал абсолютно спокойно, без малейшего намека на эмоции. Я не боялась. Обри насупился сквозь маску из крови Филиппа.

— Не смей так со мной разговаривать!

— Ты мерзкий, вонючий, гребаный в рот пидор.

Он скользнул ко мне, как я и хотела. Он схватил меня за плечо, и я изо всей силы гаркнула ему в лицо. Он на мгновение опешил. Я сунула лезвие ему между ребер. Оно было острым и тонким, и я всунула его по рукоять. Тело его напряглось, навалившись на меня. Глаза расширились от удивления. Рот раскрылся и закрылся, но без единого звука. Он хлопнулся на пол, хватаясь пальцами за воздух.

Тут же рядом с телом склонился Валентин:

— Что ты с ним сделала?

Он не видел ножа, заслоненного телом Обри.

— Я его убила, сукин ты сын, и тебя тоже убью.

Валентин вскочил на ноги, начал что-то говорить, и тут ад сорвался с цепи. Дверь камеры влетела внутрь и разбилась в куски о дальнюю стену. В камеру ворвался смерч.

Валентин упал на колени, ткнувшись головой в пол. Он кланялся. Я распласталась по стене. Ветер рванул меня за волосы, сбросив их на глаза.

Шум стал тише, и я прищурилась на дверь. Над верхней ступенью парила Николаос. Волосы ее потрескивали вокруг головы, как паутинный шелк. Кожа ее сжалась вокруг костей, придав ей вид скелета. В глазах горел бледный голубой огонь. Она поплыла вниз, вытянув руки.

Я видела голубые огни вен у нее под кожей. И побежала. Побежала к дальней стене, к тоннелю, в который уходили крысолюды.

Ветер отбросил меня к стене, и я поползла к тоннелю на четвереньках. Дыра была большая, черная, меня обдало холодным воздухом, и что-то схватило меня за лодыжку.

Я вскрикнула. Тварь, которая была Николаос, втянула меня обратно. Она ударила меня об стену, пригвоздив мои запястья одной костлявой рукой. Ее тело навалилось мне на ноги — кости под тканью платья. Губы отодвинулись, обнажив клыки и зубы. Голова скелета прошипела:

— Ты научишься повиноваться мне!