Жак-француз. В память о ГУЛАГе

Случилось так, что в 1955 году, на обратном пути с востока на запад, я очутился в той самой Омской транзитной тюрьме, через которую прошел, когда ехал из Москвы на восток в начале моей гулаговской жизни. В душевой я наткнулся на четырех молодых парней, явно уголовников, на руке у которых была вытатуирована дата 1939. Это был их год рождения. Им было, следовательно, по шестнадцать лет. А для меня это была точка отсчета времени с начала моей карьеры “врага народа”. Между моим путем на восток и возвращением на запад эти парни успели родиться и повзрослеть. Это были красивые ребята, крепкие, белокурые, довольно симпатичные, совсем не похожие на блатных. Но в ГУЛАГе им предстояло измениться. Они были ровесниками моего заключения». К 2000 году в памяти у Жака смешались пересылки по пути туда и по пути обратно.

В ГУЛАГе у Жака не было ни наручных часов, ни песочных. Только ориентиры вроде вышеупомянутого. Вот еще один: позже, после Норильска, его перевезли в тюрьму строгого режима где-то в Восточной Сибири, и тут он увидел, как из-под машинки тюремного парикмахера, который сам был заключенным, падают на землю седые волосы – и с потрясением понял, что это его волосы! С момента ареста у него ни разу не было случая увидеть себя в зеркале. Седые волосы, четыре паренька, родившиеся перед самым его арестом, – это стрелки невидимых часов, отмеряющих его время, хода которого он в тюрьме не замечал.

В царстве ГУЛАГа всё происходит не сразу. Время идет, и если тебе хватит ума, ты сумеешь к нему приспособиться, сумеешь не развалиться и ждать конца срока. Пересыльная тюрьма – ритуал инициации, постепенной подготовки к жестокостям лагеря. Это медленное нисхождение в ад, сперва столыпинский вагон, потом пересыльная тюрьма, пересыльный лагерь и баржа, которая несет к месту назначения, к Мертвому дому.

10. Бас над Енисеем

Северная Двина, Обь и Енисей знают, когда стали арестантов перевозить в баржах – в раскулачивание… Сама перевозка в такой барже уже была не этапом, а смертью в рассрочку.

Александр Солженицын

Я вспомнил старую северную легенду о боге, который был еще ребенком, когда создавал тайгу. Красок было немного, краски были по-ребячески чисты, рисунки просты и ясны, сюжеты их немудреные.

После, когда бог вырос, стал взрослым, он научился вырезать причудливые узоры листвы, выдумал множество разноцветных птиц. Детский мир надоел богу, и он закидал снегом таежное свое творенье и ушел на юг навсегда. Так говорила легенда.

Варлам Шаламов

После Свердловска заключенные поехали в Красноярск, все, кроме Жака и четырех его товарищей, от которых администрация лагеря по неизвестным причинам отказалась, а потому их опять погрузили в «столыпин» и повезли до конечной станции, в Иркутск. «Мы всё ехали на восток, так и не увидев знаменитого озера Байкал. Но в Иркутске охранники от нас тоже отказались, и мы проехали около четырех тысяч километров обратно в Красноярск, итого восемь-девять тысяч лишних километров».

Красноярская транзитная тюрьма оказалась последней на долгом пути Жака к каторге. В Красноярске тогда было триста тысяч населения, теперь город разросся и его население насчитывает свыше миллиона человек. Жак и его попутчики по партии арестантов (состав которой тем временем значительно изменился, кто-то исчез, кто-то добавился) дней десять прождали в пересыльной тюрьме.