Жара в Архангельске (СИ)

— Нннет! Иззыди, супостат! — Немезида оттолкнула рукой его скуластую физиономию, — Я с Саней хочу! Вот он, мой Сааанечка… Дай я тя поцелюлюю…

— Я говорил, не надо было давать ей коньяку, — ворчал Павля на ухо Салтыкову, — Экой ты, господи!

— О! Я знаю, — нашёлся вдруг Салтыков и, обращаясь к Немезиде, фамильярным тоном, усвоенным им раз и навсегда с девушками, произнёс:

— А куда мы сейчас пойдём! Одевайся, Катюшкин! Щас мы к ёлке пойдём — будем хороводы водить, песни петь!

— Пойдём! — воодушевилась Немезида, — Пойдёмте к ёлке, будем петь песни!

Она дала себя одеть, парни приняли её под руки и повели. Ноги не держали её: она спотыкалась и горланила на всю ивановскую:

— Чёрный воооороооон!

Шо ж ты вьёооооссииии

Над моеееееею голоовооооой…

— Смотрите, не уроните там её! — крикнул вдогонку Дима Негодяев.

— Да с чего! — ответил Салтыков, — Не уроним — всё нормуль! Катюшкин, правда нормуль?

— Ик! Ага…

Около ёлки на главной площади города толпились какие-то гопники, и сидел пьяный гармонист. Салтыков и тут не растерялся:

— Маэстро! Песню!

Гармонист грянул плясовую. Салтыков схватил одной рукой Немезиду, другой какого-то гопника, и через полминуты вокруг ёлки побежал сумасшедший хоровод. Бежали, ускоряясь всё больше и больше, и в конечном итоге один из гопников, не устояв на ногах, грохнулся наземь, а следом за ним, точно пьяные солдатики, упали остальные.

— Куча мала, ребята!..

— Да, клёво сегодня отожгли, — смеялся Салтыков, когда они с Павлей уже отвели домой мертвецки пьяную Немезиду.

— Кстати, ну как тебе Олива? — спросил Павля.

— Олива? Ну… — Салтыков жадно затянулся сигаретой и засмеялся, — Чукча она и есть чукча. А впрочем, — хмыкнул он, загасив бычок, — Что-то в ней такое есть. Не находишь?

— Да, определённо есть какая-то изюминка. Глаза необычные. Вроде я её лицо где-то видел, и в то же время, что-то в ней нездешнее. И акцент…

— Ма-асковский!

Внезапно у Салтыкова завибрировал телефон. Пришла эсэмэска.

— Ну, Павля! Вспомнишь солнышко…

— Чё, Олива пишет?

— Да! «Вы где? Я сейчас к вам приду». Пипец, только этого щас и не хватало! Чё отвечать будем?

— Ну скажи ей, что ты спать лёг.

— Окэ, ща напишу… Во, отправил! Ну, пипец — время три часа ночи…

— Однако и правда спать пора, — зевнул Павля.

— Ща докурим и пойдём.

Олива, получив ответ Салтыкова, растерянно остановилась на полдороге. Ей вдруг стало не по себе. Она вспомнила Даниила, его поцелуи, его глаза, и ей стало стыдно. Тоже, поскакушка какая, сорвалась посреди ночи, побежала… Приехала к одному, побежала к другому… «А если б он так же от меня к Никки побежал?» — молнией промелькнуло у неё в голове. Нет, Даниил на такое не способен, подумала Олива. Каким бы эгоистом и стервецом он ни старался выглядеть, однако не может он сделать подлость, так же как украсть, убить…

«Да и смею ли я, такая мерзкая внутри, думать о нём плохо? — подумала она, — Я, которая, встречаясь с одним, побежала среди ночи к другому?! Милый мой, любимый, прости… Я тебя люблю, тебя, тебя одного…»

Глава 41

Мими Целикова, та самая, которую Салтыков некогда безуспешно пытался зазвать к себе на квартиру во время рождественской встречи форума, общалась с Оливой по интернету. Год назад, после того, как Олива, выдворенная с форума Ккенгом и Ириской, разом потеряла с Архангельском все связи, она нашла Живой Журнал Мими. И, хотя на форуме Мими и Олива не пересекались, да и та (Олива хорошо помнила) не участвовала в эпицентре событий того скандала — это была хоть какая-то ниточка, которая, как Олива втайне надеялась, ещё могла вернуть ей доступ к любимому городу. Как и Салтыков, Олива довольно легко сходилась с новыми людьми, только вот расставаться ей с ними, в отличие от него, было тяжело. Наверно, оттого, что расставаться приходилось много, ведь Оливе, с её московской репутацией лохушки, очень трудно было заводить друзей. И к тем людям, которые, в силу хорошего воспитания, не слали её куда подальше при первой возможности, а были с ней приветливы, Олива привязывалась намертво, наивно веря, что они теперь останутся в её жизни, выворачивала им наизнанку всю душу, и всякий раз горько недоумевала, когда после такого, казалось бы, тёплого общения, люди неожиданно отдалялись от неё.