Жертва тайги

— А как же ты сюда дошел?

— Не знаю. Я тогда совсем безмозглый был. Иду или нет — все едино.

Они помолчали.

— Ну а ты-то как сам? — первым продолжил разговор Чеботарь. — Давно ли сюда добрался?

— К чухонцу, что ли?

— Ну да.

— Я уже не первый раз к нему на огонек заглядываю. Поначалу он меня как добрый дядечка приветил. Приютил горемыку заблудшего. Напоил, накормил и спать уложил на чистеньком. Только что колыбельную на сон грядущий не пропел, чтоб спалось послаще. В общем, все путем, как положено. Да и с утреца вел себя как паинька, божий одуванчик. Даже до речки проводил. Не погнушался. А вот потом как-то вдруг испортился. Ни с того ни с сего. Просто так. На ровном месте. Взял и забубенил по мне из своей пукалки. Да еще картечью!..

— С него станется. Он, холера, может, — неожиданно, не дослушав, перебил его Чеботарь, но как-то подозрительно резко осекся, оборвал себя на полуслове.

Антон почувствовал, что он намеренно недоговаривает.

«Интересно, — подумалось ему. — Он это сказал с такой интонацией, как будто речь идет о давно знакомом ему человеке. Иначе откуда бы взялся в его словах отзвук какой-то давнишней обиды? Да еще и кликуха эта! С лету окрестил, что ли? Или он давно ее знает? М-да. Что-то здесь явно не так. Ну да ладно. Придет время, выясним. Достаточно будет посмотреть, как они друг с другом общаются».

— Одного я никак понять не могу, — уводя разговор в сторону, заявил Антон. — Вот, хоть убей, в голове не укладывается. Как же я умудрился за короткое время такой неслабый кусок по тайге отмахать? Здесь же ведь до Кутузовки больше полутораста километров.

— Да тут-то как раз нет ничего странного. Я давно от стариков наших слыхал, что есть в тайге, значит, такие стежки-дорожки, по которым можно враз куда угодно добраться. Хоть до Амурского лимана, хоть до самого Петропавловска. По ним издревле, еще до Албазина [77] наши мужики хаживали. Да что там наши-то! Даже чжурчжени эти или бохайцы. Как там их еще прозывают? Те, что здесь до них проживали. Вот и вылез ты… нет, мы с тобой, видать, Антоха, и угодили на такую тропку. Потому и не приметили, как за сотню верст умотали.

«Опять эти его стариковские байки в ход пошли? — ухмыльнулся Антон. — Тогда вокруг этого своего вавуха всякой мути навертел. Теперь опять за старое принялся. Никак не может обойтись без этих своих забойных сказочек. Обязательно надо так замутить, чтоб ничего не понятно было. Скользкий мужичок! Увертливый».

— Да и это еще не все, — между тем продолжил напускать туману Чеботарь. — Сказывают, что от того же Пидана [78], да и не только оттуда — таких мест в тайге множество! — глубоко под землей туннели проложены. И на Сахалин, и на Курилы, и до самых япошек достают. Да не просто туннели, а как бы такие хитрые проходы, где день за три, а то и за десять идет. То есть там вроде всего сутки неполные прошли, а сверху — целая неделя. Получается, что забрался туда, если, конечно, знаешь, где влезать, да и топай себе потихоньку. Не успеешь репу почесать, как на другом конце тайги окажешься. Вот такая, значит, штука.

Антон слушал Чеботаря вполуха, почти не вникая в его очередные фантазии, а как только тот закончил, задал вопрос, который уже давно крутился на языке:

— А ты не знаешь, батя, зачем эти сволочи нас тут держат? Что им от нас нужно?

— Нет. Не знаю, — чересчур поспешно и как-то слегка испуганно ответил Чеботарь. — Но не на блины зазвали, это ясно. Какую-то дерьмовую пакость замыслили, не иначе. Ясный перец.

— Зачем? Почему? Чем мы им не угодили?

На этот раз Чеботарь просто тупо промолчал, и у Антона после этого возникла твердая уверенность в том, что тот принципиально не хочет делиться с ним своими соображениями.

Еще несколько минут они почесали языками, и разговор как-то сам собой сошел на нет. У Антона пропало всякое желание откровенничать с человеком, к которому у него окончательно сформировалось в душе стойкое недоверие.

После короткой, не слишком содержательной и не доставившей ему никакого удовольствия беседы со своим закадычным корешком Антон решил вплотную заняться обследованием темницы. Он прошелся вдоль стен по всему периметру помещения, удивляясь по ходу довольно внушительным его размерам. Выходило, что площадь подземелья составляла без малого пятнадцать квадратных метров.

Все четыре стены оказались идеально ровными. По крайней мере, до уровня вытянутой руки они не имели ни единого изъяна, выступа или щелочки, которые можно было бы использовать, зацепиться за них при подъеме. Пол не был забетонирован, но это мало что меняло. Слишком плотно утрамбованный глинозем представлял собой такой прочный монолит, что попытка пробиться через него без какого-либо шанцевого инструмента представлялась законченной глупостью.