Жестокий мир мужчин

— Угощайся, — предложил мне Яков Васильевич. — Жизнь у нас дачная, а при такой жизни чай — первое удовольствие.

Миша опять скрылся в доме, а я приподнялась, разлила чай в чашки, одну подала хозяину, а вторую взяла себе, устраиваясь поудобнее. Все происходящее необыкновенно интересовало меня.

— Гадаешь, кто я и зачем позвал? — вдруг усмехнулся хозяин, а я покачала головой.

— Я не цыганка, гадать не мастерица. Может, сами объясните?

— Может, — кивнул он. — Ты угощайся, будь как дома. Если надо чего, только скажи. Может, коньяк?

— Ого, — усмехнулась я. — Неужто интересовались моей особой?

— А как же. Человек я любопытный. И в моем положении грех этот извинителен. Чем еще заняться инвалиду, как не чужими секретами? Вот сижу, точно паук, и сплетни собираю. Словечко там, два здесь, так жить веселее.

— Должно быть, вы хорошо знали погибших на Катинской? Они ваши друзья… или соратники… Не знаю, как выразиться, чтобы вас не обидеть.

— А ты не бойся, я не обидчивый.

— Думаю, ласковым интонациям в вашем голосе доверять особо не стоит. Человек вы опасный. Он засмеялся.

— Я был опасным. Пока на ногах стоял. Был да весь вышел. Теперь живу пенсионером. Хорошо, Мишка рядом. Славный парень.

— Он ваш родственник?

— Вроде того. Помру, хоть будет кому добро завещать. И зло тоже.

— Не очень весело звучит. — Я отставила чашку и посмотрела на хозяина. — Может, скажете, зачем позвали? Неужто чай пить?

— Я ж тебе говорил: любопытный я. Очень хотелось на тебя взглянуть. Слух прошел, ты вроде людей расспрашиваешь, узнать чего-то хочешь. А вот зачем?

— А зачем мне вам об этом говорить? — пожала я плечами и стала смотреть на клумбу возле веранды — ухоженную, радующую глаз пестрыми цветами.

Яков Васильевич довольно хохотнул.

— В самом деле, зачем? Но ты все-таки расскажи… Я покосилась с удивлением, а он продемонстрировал в широчайшей улыбке все свои золотые зубы.

— Вы ведь знаете, кто мой муж? — помолчав, спросила я.

— Конечно.

— Его арестовали в ту ночь, когда расстреляли ваших друзей на Катинской. Что-то странное произошло тогда… Объяснять не берусь, но это как-то связано. Кто-то расправился с вашими друзьями и подставил Илью. Кто-то, кому очень хотелось разом избавиться от всех конкурентов. Думаю, это один и тот же человек или люди. Серьезной критики сказанное мной, возможно, не выдерживает, но я доверяю интуиции…

— Ясно, — кивнул Яков Васильевич, глядя на меня очень внимательно и без улыбки. — Ну и что ты узнала?

— Да почти ничего, — пришлось сознаться мне. — Правда, появились свидетели, которые видели убийцу Андрея, хотя…

— Я понял, — кивнул он. — Свидетели, конечно, сразу сыграли в ящик?

Я посмотрела ему в глаза, подумала и кивнула.

— Ты ведь рассказала о них своему менту, я имею в виду Дерина Всеволода Павловича?

— Послушайте… — нахмурилась я, он хохотнул и махнул рукой:

— Мент продажный. Сволочь редкая. Склизкий, как червяк, и подловить его непросто. Хотя пытались.

— Вы хотите сказать, что расстрел ваших друзей — дело рук милиции?

— Не той милиции, что ты имеешь в виду. Кто-то очень хитрый стоит за всем этим.

Я налила еще чаю и стала размешивать ложкой песок, ложка билась о тонкие фарфоровые стенки, противно звеня, а я этого не замечала.

— Вы знаете кто? Он засмеялся:

— Нет. Я тебе больше скажу. Никто не знает.

— Вам не кажется это странным? — усомнилась я. — Конечно, я не специалист по криминалу, но здравая логика подсказывает: кому-то было выгодно это убийство, и после него этот человек заметно преуспел в делах.

— То-то и оно. Его нет. То есть никто не знает, что оно такое, где находится и с чем его едят.

— А пытались узнать?

— Само собой. Может, и узнавали, но донести до прочих эту радостную весть не успел никто, что-нибудь обязательно случалось по дороге.

— Но ведь это невероятно, — хмыкнула я, подумав: а что, если сидящий передо мной человек попросту псих? Точно прочитав мои мысли, он ответил:

— Я не чокнутый… Пять лет назад в городе были две реальные силы. Для простоты назовем их стариками и молодежью. Стариков объединяло подобие закона, хлипкое единство — и все же… Молодняк старался каждый для себя. В целом соблюдалось равновесие, и никто не рисковал его нарушить. И вдруг этот расстрел. Тебе трудно представить, что это значило тогда…и что за человек мог отважиться на такое… А потом пошли вовсе чудные вещи: никто не понимал, что происходит. Людям звонили по телефону, объясняли, что они должны делать, а если они отказывались, то очень быстро умирали. За первые полгода погибли шестнадцать человек, это только из тех, кого я знаю, всякая мелочь не в счет. Еще семерых посадили — и всех по липовым обвинениям. Кто-то стряпал дела, как бабка блины в Масленицу…

— И не осталось никого, кто бы мог разобраться во всем этом? — подсказала я.

Он засмеялся громко и зло, посмотрел на меня и откинул плед в сторону.

— Я пытался.

Натолкнувшись взглядом на аккуратно сложенные пустые штанины пижамы, подколотые булавками, я поежилась, а он весело добавил: