Жизнь и смерть Лермонтова

Виною столкновения между Лермонтовым и Барантом послужила прекрасная вдова княгиня М. Щербатова, хотя сам поэт назвал причиной ссоры разногласия с Барантом по вопросу о национальной чести русских. Сын посланника счел себя оскорбленным и потребовал удовлетворения. Дуэль проходила с пунктуальным соблюдением правил кодекса де Шатовиллара. Секунданты, а ими были А. Столыпин-Монго и поручик гвардии виконт д'Англес, французский подданный, расставили противников на двадцать шагов. Они должны были стрелять с места по сигналу вместе: по счету «раз» – приготовиться, «два» – прицелиться, «три» – выстрелить. По счету «раз» Лермонтов поднял пистолет не целясь. Барант целился. По счету «три» оба спустили курки. Вот как описал этот момент сам поэт: «…Мы должны были стрелять вместе, но я немного опоздал. Он дал промах, а я выстрелил уже в сторону. После сего он подал мне руку, и мы разошлись…»

Есть основания полагать, что и Барант поступил в данной ситуации весьма благородно и промахнулся сознательно, увидев явное нежелание Лермонтова причинить ему хоть малейший вред.

Честь Баранта никоим образом не пострадала. Противники расстались дружески, и ничто вроде не предвещало неприятного продолжения этой истории. Однако мужественный и порядочный поступок Лермонтова едва не стоил ему нового поединка. Недруги поэта, каковых у него было немало в Петербурге, распространили слух, будто он выстрелил в воздух прежде своего противника и тем самым, мол, спас ему жизнь, а заодно нанес новое оскорбление его чести. Интрига возымела действие: Барант, естественно, вознегодовал и начал требовать возобновления дуэли. К счастью, недоразумение благополучно разъяснилось после того, как Барант встретился и объяснился с Лермонтовым на Арсенальной гауптвахте. Но и после этого шеф зловещего III отделения граф А. Бенкендорф требовал от поэта написать письмо де Баранту с признанием о ложном показании на суде, что он стрелял в воздух. Лермонтов был вынужден прибегнуть к защите великого князя Михаила Павловича, которому писал, что «…сказав, что выстрелил в воздух, я сказал истину, готов подтвердить оную честным словом, и доказательством может служить то, что на месте дуэли, когда мой секундант, отставной поручик Столыпин, подал мне пистолет, я сказал ему именно, что выстрелю на воздух, что и подтвердит он сам». Так петербургская история получила свое неожиданное продолжение и… трагическое завершение в Пятигорске.

Итак, если наша догадка верна, проясняется многое в поступках и высказываниях, и даже в …молчании участников этой трагедии. Мы уже убедились, что признание Васильчикова было вынужденным. К мысли говорить правду его привели известные нам события и соображения выгоды. Что стало необходимым в 1872 году, было невозможным, скажем, в 1856. Тогда князь молчал, как, впрочем, и остальные секунданты.

Понятной теперь становится и суть взаимных обвинений Мартынова и Васильчикова. Мартынов упрекал секундантов в том, что они, мол, подтолкнули его на убийство поэта и, значит, несут не меньшую, если не большую, чем он, ответственность перед историей. Поэтому-то они и обязаны защищать его от нападок общества. Так, еще в 1841 году на один из вопросов следственной комиссии «…не было ли употреблено с вашей стороны или секундантов намерения к лишению жизни Лермонтова противных общей вашей цели мер» (это означало: не было ли нарушения дуэльных правил – прим. авт.), Мартынов с раздражением ответил: «…все предоставлено было нами секундантам и как их прямая обязанность состояла в наблюдении за ходом дела, то они и могут объяснить, не было ли нами отступлено от принятых правил» (курсив авт.) Между прочим, слухи о том, что Лермонтов убит против правил, пошли по Пятигорску уже вечером 15 июля. Недаром коменданту Ильяшенкову приходилось выходить на порог домика Лермонтова и уверять собравшихся, что это был честный поединок, а не убийство.

Васильчиков, прекрасно представляя, куда клонит в своих речах убийца поэта, постарался затушевать вину секундантов и, разумеется, свою собственную, утверждая, что Мартынов стрелял фактически в безоружного человека. Правда, он все же не рискнул без обиняков заявить Висковатову о том, что Лермонтов выстрелил в воздух именно после рокового вмешательства в поединок Столыпина и формального окончания поединка: князь, как искушенный юрист, отдавал себе отчет в том, что эта улика непременно наведет кого-нибудь в будущем на мысль о сокрытом преступлении секундантов. Несомненно, Васильчиков предвосхищал и такое развитие событий, и поэтому, когда Висковатов попросил его назвать-таки имена действительных секундантов Лермонтова и Мартынова, от прямого ответа уклонился и заявил, что «…прежде всего Мартынов просил Глебова, с коим жил, быть его секундантом, а потом как-то случилось, что Глебов был как бы со стороны Лермонтова. Собственно секундантами были: Столыпин, Глебов, Трубецкой и я. На следствии же показали: Глебов себя секундантом Мартынова, я – Лермонтова. Других мы скрыли».