Жизнь и судьба: Воспоминания

Столь сурового приговора тогда никто не ожидал. Но Лосева стали «прорабатывать» в печати еще в год «великого перелома», 1929-й, и в Институте философии Коммунистической академии как зловредного идеалиста уже после ареста. Идеологические и политические обвинения предъявил ему Л. М. Каганович на XVI съезде ВКП(б), и текст этого выступления сопровождал Алексея Федоровича всю жизнь. К этой травле присоединился и М. Горький со зловещими нападками в «Правде» и «Известиях» одновременно (12/XII-1931). Так что судьба ученого была предопределена. После приговора его отправили по этапу на строительство Беломорско-Балтийского канала [259]. Через Кемь на Свирь, работа в 40 километрах от лагеря на сплаве леса, затем (после тяжелого заболевания) вновь на Свирьстрой, но в поселок Важины, где философ (и это к счастью!) стал сторожем лесных складов. Все, как всегда, в лагерях: мокрые оледенелые палатки, теснота нар в несколько этажей, голод (по тем временам еще терпимо — разрешали иной раз посылки), цинга, воровство уголовников, хаос, мрак, грязь. Алексея Федоровича в дальнейшем после многих хлопот переводят в проектный отдел; по 12–14 часов при тусклом свете заполнение статистических карточек и другая канцелярская работа, от которой Алексей Федорович начал слепнуть, так как всегда страдал близорукостью, но местные врачи считали, что все это в порядке вещей. Утешала переписка с женой, находившейся в одном из Сибирских лагерей, Боровлянке, на Алтае. Наконец, уже в 1933 году они после многих мытарств объединились на Медвежьей Горе в пределах Белбалтлага с помощью возглавлявшей политический Красный Крест супруги М. Горького (вот парадокс!) Е. П. Пешковой (постоянный ходатай к Е. П. Пешковой — друг Лосевых Зинаида Аполлоновна Таргонская). Строительство канала завершалось. Супруги Лосевы, так называемые «каналармейцы», освободились в 1933 году досрочно в связи с инвалидностью и ударной работой, благодаря которой в ОГПУ был выдан документ, разрешающий жить в Москве и снимающий судимость. А. Ф. Лосев в 1933 году возвращается к своей научной работе, но печатать книги по философии властями было официально запрещено. Правда, эстетикой (конечно, древней, и древними мифами) можно. В ЦК ВКП(б) не понимали, что для профессора Лосева философия, эстетика и мифология родственны и чем древнее философия, тем она (еще не обремененная сложным категориальным аппаратом) выразительнее, а значит, и эстетичнее. К тому же античная философия еще и мифологична в определенной степени. Поэтому Алексей Федорович работает над своей первой «Историей античной эстетики», над текстами мифологическими, но все это задерживают редакторы-марксисты издательства «Искусство», потом военная катастрофа уничтожает рукописи Лосева. Приходилось заниматься также и переводами. В 1937 году опубликовано несколько переводов из Николая Кузанского, кардинала, неоплатоника-гуманиста эпохи Возрождения (разрешен марксистами как диалектик). Правда, перевод испорчен редакторами, и даже имя Лосева с трудом можно обнаружить в этой книжке. Перевод Секста Эмпирика будет опубликован (значительно переработанный Алексеем Федоровичем) только в 1975–1976 годах. Подготовлена им была «Античная мифология» (собрание и систематизация текстов, статьи и комментарии А. Ф. Лосева, его собственные переводы труднейших авторов, в том числе и неоплатоников). Каких трудов стоило это замечательное собрание! Алексей Федорович не признавал в данном случае пересказов мифов. Он хотел, чтобы читатели услышали живой голос античных поэтов, писателей, философов в лучших переводах. Он распределил тексты на два тома. Первый, посвященный космогонии, рождению космоса, теогонии, рождению богов и самим Олимпийским богам. Второй — систематическая картина мира от вершин Олимпа к небу, поднебесью, земле, Аиду, куда уходят умершие, и Тартару, где томятся низвергнутые олимпийцами титаны, бывшие властители космических пространств. Здесь же, во втором томе, были собраны тексты, посвященные богу Аиду и владыке водной стихии Посейдону, братьям Зевса, владыки Олимпа и верховного божества. Люди, дети и потомки богов, то есть герои, в том числе великие — Геракл и Дионис, вошедшие в сонм богов, также рассматривались в этом томе.

Читая документацию издания, видим, какие препятствия ставили и ученые, конкуренты-античники, пытавшиеся изобразить себя борцами за марксистское освоение мифологии, и так называемые красные профессора, требовавшие от мифологии партийности и классовой борьбы, а, значит, ничего не понимавшие в родовом обществе, где ни того, ни другого не могло и быть.

Руководители издательств, сначала Academia,а потом и «Художественной литературы», удивлялись: «Неужели нельзя было подыскать мифолога-марксиста вместо идеалиста Лосева?» А Лосев откровенно писал: «Я не марксист» [260], и с ним ничего нельзя было поделать.