Жизнь на кончике скальпеля. Истории нейрохирурга о непростых решениях, потерях и надежде

Катетер, что я поместил внутрь черепа пациента, был другом мозга, но врагом матери Эдварда. Я хотел прервать падение Эдварда, но у меня не оставалось никаких осмысленных действий. Катетер, который я поставил, не давал ему умереть, что приносило некоторое утешение его матери и невесте.

Я знал, что Эдвард ничего не слышит и не понимает, он уже и чувствовать перестал, однако я каждый раз говорил: «Эдвард, привет. Я — доктор Джандиал, и я сейчас кое-что проверю у тебя на лице». И только после этого начинал засовывать трубку или тыкать, чтобы вызвать рвотный рефлекс или кашель.

Сможет ли пациент восстановиться или нет, во многом зависит от места, где произошло повреждение ткани. При повреждении определенных областей назад дороги уже нет. Бессмысленно ждать чудес. Травма Эдварда была именно такого толка, и я наблюдал его медленную смерть. Его мать не понимала смысла тестов, которые я делал, — ей казалось, что все, чем я занимаюсь, мало отличается от измерения кровяного давления и проверки трубки, по которой ему в желудок поступала пища, то есть от всего того, что делали медсестры. В лучшем случае Эдвард будет находиться в вегетативном состоянии. Этим выражением мы называем потерю человеческой сущности: человек уже меньше, чем животное, он становится ближе к овощу — перестает быть разумным. Единственное, что не будет давать Эдварду умереть, — это катетер в его мозге. Изначально его вставили, чтобы дать парню шанс выжить, но сейчас судьба пациента была решена. Стало ясно, что в будущем его не ждет ничего хорошего.

Я вспомнил опыт работы в отделении трансплантации и подумал, что горю семьи могут помочь только две вещи: смысл и цель. Смысл бессмысленной трагедии и цель столь короткой жизни. Если члены его семьи это поймут, им станет гораздо проще жить в будущем, в котором они неизбежно начнут размышлять о неожиданном и трагическом повороте судьбы, который они пережили. Смерть Эдварда могла стать источником жизни для нескольких больных людей. Его мать ничего не знала о возможности отдать органы на пересадку, и мне было запрещено с ней об этом говорить. Его мозг еще не был окончательно мертв, поэтому хирурги-трансплантологи не имели права общаться с ней на эту тему и рассказывать, какое значение органы ее сына могут иметь в жизни других. Я все это прекрасно понимал. Я также понимал и то, что мозг Эдварда перенес настолько серьезную травму, что парень уже никогда не оправится.

Я очень деликатно, мягко, но честно поднял тему трансплантации в разговоре с его матерью. Я рассказал ей все методично и откровенно. Я показал ей правдивое зерно в хороших новостях — и в плохих. Мы очень хорошо друг друга поняли, и между нами зародились связь и доверие. Я объяснил, что смерть временно отступила из-за катетера, который находится внутри черепа Эдварда, а жизнь его тела поддерживается аппаратами.

Читатель, должно быть, помнит о том, что трансплантологи и нейрохирурги не имеют права одновременно общаться с семьей пациента. Представители этих специальностей делают одно дело, но спасают разные жизни, поэтому сложно ждать от них тесного сотрудничества. Чтобы самому понять возможные варианты развития этой ситуации, я встретился с больничным комитетом по этике — бюрократами, не знающими той боли, которую испытывают на передовой. Единственное, что они мне сказали, — это то, что члены семьи не могут просить врачей об эвтаназии. Но они вправе потребовать снять пациента с поддерживающих жизнь аппаратов. Результат, впрочем, будет одинаковым.

Я снова и снова прокручивал в голове свой опыт в отделении трансплантации. Я рассказал матери Эдварда о том, что узнал на примере других людей, я пытался объяснить ей смысл и цель передачи органов на пересадку. То есть сделал все то, что было запрещено правилами больницы и профессиональной этикой. Я рассказал матери о том, что если она попросит меня вынуть из мозга катетер, то мозг погибнет от высокого давления, созданного жидкостью в головном мозге. По сути, как только я выну катетер, Эдвард умрет. Это будет не эвтаназия. Мы не будем вкалывать Эдварду дозу смертельного яда, а уберем один из инструментов, с помощью которого его мозг еще не окончательно умер. Аппарат искусственного дыхания и капельницы мы оставим, чтобы тело ее сына не погибло. А полученные органы спасут семь человек.