Читаем Жизнь поэта полностью

Городище Воронин, псковский пригород, когда-то сильная крепость близ литовской границы, особенно интересовало Пушкина. Это был и польский рубеж у большой дороги из Москвы и Пскова на Литву и Польшу. Крепость эту окружал частично сохранившийся земляной вал с деревянными стенами, бойницами. У вала нередко находили древние ядра, старинные монеты и предметы домашней утвари.

Запись летописца знакомит нас с рассказом о посещении Воронина 29 ноября 1546 года царем Иваном Грозным. По его повелению в 1569 году на высоких Синичьих горах был основан - для укрепления Московского государства в этом приграничном районе - Святогорский монастырь.

Автор «Бориса Годунова» часто посещал этот монастырь, знакомился с его архивом, рукописными книгами, летописями, встречался с населявшими кельи монахами, интересовался их бытом и нравами, слушал передававшиеся из поколения в поколение предания и сказания о прошлом...

Здесь, в трапезной Святогорского монастыря, перед Пушкиным встали живые образы трагедии - беглые монахи Варлаам и Мисаил, - а под его древними сводами - летописец Пимен:

Еще одно, последнее сказанье -

И летопись окончена моя,

Исполнен долг, завещанный от бога

Мне, грешному...

Об образе Пимена Пушкин сообщал в письме издателю «Московского вестника»: «Характер Пимена не есть мое изобретение. В нем собрал я черты, пленившие меня в старых летописях: простодушие, умилительная кротость, нечто младенческое и вместе мудрое, усердие (можно сказать) набожное к власти царя, данной им богом, совершенное отсутствие суетности, пристрастия - дышат в сих драгоценных памятниках времен давно минувших...»

Созданный Пушкиным величавый образ Пимена изумил Белинского. Он писал, что вся сцена в келье Чудова монастыря так глубоко проникнута русским духом, так глубоко верна исторической истине, что это мог сделать лишь гений Пушкина - истинно национального русского поэта...

И поговорками, слышанными от игумена Святогорского монастыря Ионы, своего духовного опекуна-наблюдателя, Пушкин наметил сцену в корчме на литовской границе: «Пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим...»

* * *

Обложка «Бориса Годунова».

Отрывок из письма А. С. Пушкина П. А. Вяземскому от 13 июля 1823 г. Автограф А. С. Пушкина.

Пушкин обязан был от времени до времени являться к псковскому губернатору Адеркасу. В начале октября 1825 года он писал Жуковскому: «На днях, увидя в окошко осень, сел я в тележку и прискакал во Псков...» И здесь, у Троицкого собора, в псковском Кремле, где когда-то висел вечевой колокол и на площади собиралось народное вече, Пушкин ощущал дыхание ушедшей эпохи.

В кафедральном соборе он стоял у гробницы юродивого Николая, осмелившегося сказать Ивану Грозному, когда псковичи подносили ему хлебсоль: «Иванушко! Иванушко! Покушай хлеба и соли, а не христианской крови!..»

И здесь родился у Пушкина перенесенный на страницы трагедии образ юродивого - тоже Николки, - смело ответившего на просьбу Бориса Годунова помолиться за него: «Нет, нет! Нельзя молиться за царя Ирода - богородица не велит...»

Рядом с юродивым Николкой и Иваном Грозным перед Пушкиным будто живые вставали образы Смутного времени. Губерния Псковская была его земля родная.

Казалось, сюда, на Псковщину, в Михайловское, доносился из Нов города набат новгородского вечевого колокола. Сюда Пушкин приведет позже и своего Онегина:

Среди равнины полудикой

Он видит Новгород великий.

Смирились площади - средь них

Мятежный колокол утих,

Не бродят тени великанов:

Завоеватель скандинав,

Законодатель Ярослав

С четою грозных Иоаннов,

И вкруг поникнувших церквей

Кипит народ минувших дней.

Здесь жили потомки народа, ставшего главным действующим лицом трагедии Пушкина.

Работа над трагедией захватила Пушкина, и в июле 1825 года он сообщает в письме к Вяземскому: «Покамест, душа моя, я предпринял такой литературный подвиг, за который ты меня расцелуешь: романтическую трагедию! - смотри, молчи же: об этом знают весьма немногие...

Передо мной моя трагедия. Не могу вытерпеть, чтоб не выписать ее заглавия: Комедия о настоящей беде Московскому государству, о царе Борисе и о Гришке Отрепьеве писал раб божий Александр сын Сергеев Пушкин в лето 7333, на городище Воронине. Каково?»

Заканчивая «Бориса Годунова», Пушкин писал Вяземскому, что смотрел на своего героя с политической точки зрения, то есть на материале XVII века рассматривал общественные явления своего времени. Всеми помыслами своими Пушкин обращен был в ту далекую смутную пору.

Николаю Раевскому Пушкин отправил позже большое письмо: «Вот моя трагедия, она полна славных шуток и тонких намеков, относящихся к истории того времени, вроде наших киевских и каменских обиняков. Надо понимать их - это непременное условие».

И все, конечно, понимали это, когда слушали, как Пушкин читал в 1826 году в Москве, в кругу друзей, свою трагедию. Все понимали пушкинские обиняки и намеки на жестокий деспотический режим царствования Александра I и предшествовавшее ему убийство Павла I. В ряд действующих лиц трагедии он вводит своих предков из рода Пушкиных.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых евреев
100 знаменитых евреев

Нет ни одной области человеческой деятельности, в которой бы евреи не проявили своих талантов. Еврейский народ подарил миру немало гениальных личностей: религиозных деятелей и мыслителей (Иисус Христос, пророк Моисей, Борух Спиноза), ученых (Альберт Эйнштейн, Лев Ландау, Густав Герц), музыкантов (Джордж Гершвин, Бенни Гудмен, Давид Ойстрах), поэтов и писателей (Айзек Азимов, Исаак Бабель, Иосиф Бродский, Шолом-Алейхем), актеров (Чарли Чаплин, Сара Бернар, Соломон Михоэлс)… А еще государственных деятелей, медиков, бизнесменов, спортсменов. Их имена знакомы каждому, но далеко не все знают, каким нелегким, тернистым путем шли они к своей цели, какой ценой достигали успеха. Недаром великий Гейне как-то заметил: «Подвиги евреев столь же мало известны миру, как их подлинное существо. Люди думают, что знают их, потому что видели их бороды, но ничего больше им не открылось, и, как в Средние века, евреи и в новое время остаются бродячей тайной». На страницах этой книги мы попробуем хотя бы слегка приоткрыть эту тайну…

Александр Павлович Ильченко , Валентина Марковна Скляренко , Ирина Анатольевна Рудычева , Татьяна Васильевна Иовлева

Биографии и Мемуары / Документальное
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное