Жизнь русского обывателя. Часть 2. На шумных улицах градских

Выезд матери был куда менее интересен. Она ездила всегда на паре караковых рослых и смирных лошадей, летом в карете, зимой в двухместных санях с высокой спинкой… В ожидании появления матери на крыльце пожилой и ворчливый кучер ее… долго кружил по двору, проезжая лошадей, сердито косясь на крыльцо и окна – “долго, мол, заставляете ждать”» (4, с. 28).

В Москве в 1895 г. было 19 тыс. легковых извозчиков – целая армия. К этому нужно добавить и немалое число кучеров собственных выездов. А поскольку город, в сравнении с нынешним, был невелик, то понятно, что извозчик и кучер были едва ли не наиболее часто встречающимися уличными типами. При большой конкуренции между извозчиками цены на их услуги были невелики. По словам М. М. Богословского, «Пятикопеечной платы я уже не застал (примерно в 80-х гг. – Л. Б.), но говорили, что и такая была. Но за 10 копеек можно было доехать в санях по Арбату от Денежного переулка до Арбатской площади. За 20 копеек я ездил уже в 90-х годах из Денежного переулка в университет. Резкое повышение цен на извозчиков произошло в Москве после того, как они обзавелись резиновыми шинами (“дутиками”) для колес.

Наем извозчика был совершенно свободным договором: извозчик обыкновенно запрашивал, седок торговался, и сделка заключалась по обоюдному соглашению. Все попытки городского управления и полиции установить таксу не удавались и так и не привились в Москве» (17, с. 114). Были попытки установить таксу и в Петербурге. «В 1899 г. городская дума установила “повременку”: от 20 копеек днем и 30 копеек ночью за четверть часа до 60 копеек днем и 90 копеек ночью за час. Дневная плата считалась с 7 часов утра до половины первого ночи. От бойких мест, где извозчики обычно ожидали седоков – вокзалов, пристаней, театров и т. п., – за ожидание набавлялось еще 15 копеек. Однако такса эта никем не соблюдалась» (50, с. 227).

Работа эта была незавидной. Писатель-очеркист Н. Н. Животов на три дня превратился в петербургского извозчика. Вот как он описал свое занятие извозом: «Я не смею сойти с козел, под страхом наказания; не смею зайти, куда бы хотел, потому что везде меня, как парию, выгонят в шею. Дворник, городовой, каждый прохожий – все мое “начальство”, которое мне приказывает, величаво покрикивает на меня, иногда ругает, всегда говорит мне “ты” и, чего доброго, накладет мне по шее… С козел я могу сойти только… в извозчичьем трактире… Извозчики живут у хозяев на их харчах, получая 8 руб. в месяц жалованья и… право ткнуться после езды где-нибудь “соснуть”. Харчи состоят из щей или похлебки, получаемой извозчиками утром перед выездом; затем, возвращаясь ночью, некоторые находят хлеб “незапертым” и закусывают краюхой на сон грядущий, большинство же хозяев запирают хлеб и извозчики должны ложиться голодными» (Цит. по: 50, с. 227–228).

Возчик был наемным рабочим с собственной лошадью и своей повозкой, занимавшимся перевозкой грузов. Обычно это был крестьянин-отходник, отправившийся на заработки и подрядившийся везти груз на дальние расстояния. Русские дороги были заполнены бесконечными обозами с медленно шествовавшими рядом с возами мужиками в лаптях и армяках, а то и в длинных, до пят, овчинных тулупах. Случись что-либо в дороге: воз на разъезженном ухабистом зимнике начал опрокидываться, лопнули гужи хомута или завертки оглобель у саней, – мужик скидывал широкую верхнюю одежду и, оставшись в зипуне или коротком легком полушубке, брался за тяжелую работу, подпирая многопудовый воз на ходу привычным к тяжестям плечом или разминая крепкими и корявыми, как дубовые корни, пальцами задубевшую на морозе веревку заверток. За плохую упряжь, не выдерживавшую тысячеверстного пути с тяжелыми возами, звали на Руси возчиков гужеедами, или гужбанами.