Жизнь Шаляпина. Триумф

Горький, свидетель московских декабрьских событий, писал Пятницкому: «У Сандуновских бань, у Николаевского вокзала, на Смоленском рынке, на Кудрине – идет бой. Хороший бой! Гремят пушки – это началось вчера с 2-х часов дня, продолжалось всю ночь и непрерывно гудит весь день сегодня. Действует артиллерия конной гвардии – казаков нет на улице, караулы держит пехота, но она почему-то пока не дерется и ее очень мало.

Здесь стоит целый корпус, а на улицах только драгуны. Их три полка – это трусы. Превосходно бегают от боевых дружин. Сейчас на Плющихе. Их били на Страстной, на Плющихе, у Земляного вала.

Кавказцы – 13 человек – сейчас в Охотном разогнали человек сорок драгун – офицер убит, солдат 4 убито, 7 тяжело ранено. Действуют кое-где бомбами. Большой успех! На улицах всюду разоружают жандармов, полицию. Сейчас разоружили отряд в 20 человек, загнав его в тупик. Рабочие ведут себя изумительно! Судите сами: на Садово-Каретной за ночь возведено 8 баррикад, великолепные проволочные заграждения – артиллерия действовала шрапнелью. Баррикады за ночь были устроены на Бронных, на Неглинной, Садовой, Смоленском, в районе Грузин – 20 баррикад! Видимо, войска не хватает, артиллерия скачет с места на место. Пулеметов тоже или мало, или нет прислуги – вообще поведение защитников – непонятно! Хотя бьют – без пощады! Есть слухи о волнениях в войске, некоторые патрули отдавали оружие – факт. Гимназия Фидлера разбита артиллерией – одиннадцать выстрелов совершенно разрушили фасад. Вообще эти дни дадут много изувеченных зданий – палят картечью без всякого соображения, страдают много дома и мало люди. Вообще несмотря на пушки, пулеметы и прочие штуки, убитых, раненых пока еще немного. Вчера было около 300, сегодня, вероятно, раза в четыре больше. Но и войска несут потери – местами большие. У Фидлера убито публики 7, ранено 11, солдат – 25, офицеров – 3, было брошено две бомбы. Действовал Самогитский полк. Драгуны терпят больше всех. Публика настроена удивительно! Ей-богу – ничего подобного не ожидал! Деловито, серьезно – в деле – при стычках с конниками и постройке баррикад, весело и шутливо в безделье. Превосходное настроение!

Сейчас получил сведение: у Николаевского вокзала площадь усеяна трупами, там действуют 5 пушек, 2 пулемета, но рабочие дружины все же ухитряются наносить войскам урон. По всем сведениям, дружины терпят мало, – больше зеваки, любопытные, которых десятки тысяч. Все сразу как-то привыкли к выстрелам, ранам, трупам. Чуть начинается перестрелка – тотчас же отовсюду валит публика, беззаботно, весело. Бросают в драгун чем попало все, кому не лень. Шашками драгуны перестали бить – опасно, их расстреливают очень успешно. Бьют, спешиваясь с лошадей, из винтовок. Вообще идет бой по всей Москве! В окнах стекла гудят. Что делается в районах, на фабриках – не знаю, но отовсюду – звуки выстрелов. Победит, разумеется, начальство, но – это ненадолго, и какой оно превосходный дает урок публике! И не дешево это будет стоить ему. Мимо наших окон сегодня провезли троих раненых офицеров, одного убитого. Что-то скажут солдаты? Вот вопрос!»

Валентин Серов в то же время писал Александру Бенуа в Париж: «Об делах, творящихся в России вообще и в Москве у нас в частности – вероятно, уже знаешь.

Да – непонятное для меня вооруженное восстание, расчет на переход войск – все это оказалось неподготовленным, а в результате изрядное количество погибших, израненных лиц (больше любопытной публики), сожженных домов, фабрик. Войска оказались в деле подавления вполне на высоте своей задачи и стреляли из орудий по толпе и домам во все и вся гранатами, шрапнелью, пулеметами (шимоз не было), затем доблестные расстрелы, теперь обыски и тюрьмы для выясненья зачинщиков и т. д. и т. д. все как следует. В одном, пожалуй, были правы наши крайние партии, – что не следует очень доверять манифесту 17 октября…»

В Петербурге было гораздо спокойнее. О картинах, полных жестокости и бесчеловечия, Федор Шаляпин слышал чуть ли не каждый день, переживал, волновался за своих, оставшихся в Москве. Но гастрольный сезон начался, спектакли шли обычным порядком, Шаляпин принимает участие в «Фаусте», в «Мефистофеле», в бенефис оркестра, в сборном спектакле в бенефис хора… 18 декабря почувствовал себя неважно, послал Направнику записку: «У меня немного болит горло, и я, к сожалению, не могу рискнуть сегодня приехать на репетицию. Я уверен, что завтра все пойдет как надо, и Вы мне простите сегодняшний день». На следующий день, 19 декабря, на генеральную репетицию сборного спектакля, в котором впервые в Петербурге исполняли «Моцарта и Сальери», пришла вся семья Римского-Корсакова во главе с Николаем Андреевичем, сделавшим некоторые замечания по ходу репетиции.