Жизнь Шаляпина. Триумф

– Э-э, Федор Иванович, да вы, кажется, от меня далеко и не слушаете меня. Так я заканчиваю, уж потерпите капельку… Римский-Корсаков заволновался и спрашивает меня: почему я интересуюсь подлинным текстом оперы Мусоргского, а не отредактированным. А я ему и отвечаю, старая партитура Мусоргского у меня оттого, что всякий вопрос, которым я занят, я изучаю до конца. Всякую чашу, так сказать, пью до дна. В частности, меня заинтересовали колокола и куранты, которые не вставил Николай Андреевич в свою новую обработку оперы, вышедшую совсем недавно. А почему? Если мы на будущий год будем ставить «Бориса Годунова» в Париже, то непременно эта сцена будет с колоколами и курантами. Жду от вас, Федор Иванович, помощи, ибо считаю наше дело общим. При этом великого князя Владимира, а через него и государя императора, я должен убедить, что наше предприятие полезно с национальной точки зрения, может способствовать тому, что Россия получит от Франции и других европейских стран столь необходимые займы, министра финансов в том, что оно выгодно с экономической стороны, а директора императорских театров, что оно принесет пользу для императорской сцены… И скольких еще я должен убеждать… Даже мои старые друзья, в которых я был совершенно уверен, и то на первых порах брюзжали и ворчали, даже самый проницательный Саша Бенуа и то сомневался. «Неужели нельзя будет предпринять в Петербурге что-либо свое, отдельное и грандиозное? Неужели Сережа устроит концерты в Париже, для чужих, а надо бы что-ли-бо наше для своих», – писал он нашему общему другу. И вот не понимают, что я демонстрацией великих достижений русской музыки здесь, в Париже, принесу своему отечеству больше пользы, чем устройством очередных концертов в России. Но я их убедил…

– А Глазунов? Рахманинов?

– И Глазунов, и Рахманинов, и Скрябин, и Артур Никиш, и Феликс Блуменфельд… Грандиозные концерты будут в Париже, не подведите меня, Федор Иванович, а то я знаю, вы человек увлекающийся.

Довольные друг другом, антрепренер и артист расстались.

Глава вторая Мария Валентиновна

«На что Дягилев намекал, сказав, что я человек увлекающийся… Неужели прослышал? Вроде бы я никому не говорил…» – думал Шаляпин, поднимаясь к себе в номер. С минуты на минуту должна была приехать в Париж Мария Валентиновна, заказавшая себе номер в этой же гостинице, но об этом никто не должен был знать. Неужто пронюхали? А может, она сама из бабского тщеславия кому-нибудь брякнула, а та и защебетала… Рассказывал ведь ей, как встретили в Нью-Йорке Горького и Марию Федоровну, выгнали из гостиницы, раз не венчаные, то убирайтесь, не нарушайте общепринятой морали, не смущайте молодых американцев. Конечно, Горький написал письмо в газеты, в котором обвинил хозяина отеля в недостатке такта по отношению к женщине, и пообещал игнорировать сплетни, но факт остается фактом: настроение было испорчено негодяями и сплетниками. К тому же у Горького с женой все было полюбовно решено – они разъехались тихо и мирно, по-хорошему переписываются, сообщая все наиболее важные события друг другу… У него, Шаляпина, совсем другое положение, он женат, любит свою жену, своих пятерых детей. И он не может допустить, чтоб о нем, Федоре Шаляпине, писали, как и о Горьком, что он двоеженец, бросил первую жену на произвол судьбы, а дети умирают с голоду. Публика ему этого не простит. Да и он не позволит так говорить о нем, просто не даст повода. А потому он не позволит Марии Валентиновне преследовать его по пятам.

Но как только увидел Марию Валентиновну, как тут же и позабыл о своем твердом решении быть похолоднее с ней: уж очень она была хороша, красива той северной красотой, которая так пленяет мужчин. Светлые большие глаза постоянно улыбались какой-то загадочной странной улыбкой, крупные губы просто, как магнит, притягивали к себе, да и вся она обаятельная, мягкая, добрая, щедрая, словно была предназначена ему судьбой. Что ж с этим можно было поделать… На одно уповал Шаляпин – в Париже можно остаться незамеченным. Это не Москва и не Петербург, где он уже не может ни на минуту остаться наедине с самим собой. А так иной раз хочется…

До концертов оставалось несколько дней, и Шаляпин с Марией Валентиновной целыми днями бродили по городу, заходили в музеи, побывали на выставках; иногда нанимали фиакр, но чаще просто бродили. Бывало, набегали тучи, шел крупный весенний дождь, закрывались зонтиками и убегали в отель, где надолго закрывались. И никому до них не было дела.