Жизнь Шаляпина. Триумф

Шаляпин много раз бывал в Париже, но никогда у него не было столько свободного времени, как в эти дни. Здесь по-прежнему много было русских, годами живших и работавших, особенно художников. В Лувре подолгу стояли у знаменитой Моны Лизы, таинственно, загадочно улыбавшейся, у «Мадонны в гроте», «Святой Марии на коленях святой Анны», менее известных картин Леонардо да Винчи, и снова возвращались к Моне Лизе. А все потому, что Шаляпину показалось, что Мария не менее загадочно улыбается и не менее красива, надо еще раз посмотреть и сравнить. Шаляпин смотрел на картину, потом на Марию, пристально разглядывал ее лицо, руки, фигуру, окидывал ее взглядом сверху донизу и, оставшись довольным, убедительно доказывал, что в Марии есть что-то общее с мадоннами. Мария возражала, а он еще с большим жаром доказывал, настаивал на сходстве.

И в таком веселом, непринужденном настроении подходили к картине Корреджио «Сон Антиопы», игра начиналась снова: посмотрит на картину, потом на Марию… Долго стояли у картины Джорджоне «Сельский концерт»: две обнаженные женщины и двое мужчин, одна набирает воду из водоема в кувшин, другая наигрывает на флейте. Потом – Рафаэль, Тициан, Веронезе, Ван-Дейк, Ватто, Шарден, Клод Лоррен, Милле, Кара, Руссо… Долго любовались «Самофракийской крылатой победой»… В Люксембургском музее обратили внимание на портрет матери Уистлера… Потом – Дега, Мане, Моне, Сислей, Писсаро, Ренуар, которых только недавно обливали грязью, а сейчас восхищались неповторимостью и живописностью красок.

Подолгу гуляли в саду, примыкавшем к Люксембургскому музею, а утомившись, садились под тенистыми каштанами и забавлялись, как малые дети, поглядывая на нарядных ребятишек с нянями и матерями. Встречались кормилицы в русских нарядах, даже в кокошниках, вышитых бисером, с бусами на шее, с яркими лентами и в широких русских кофтах. Это вовсе не означало, что перед ними русские женщины, просто такова была мода у богатых парижанок. Любовались, как дети пускали в бассейне кораблики и лодочки, вспоминая при этом своих детей. Отдохнув и налюбовавшись на детей, Шаляпин и Мария поднимались, медленно проходили мимо бюстов и статуй, лишь скрип желто-розового песка под ногами нарушал обступившую их тишину. Украдкой целовались в тенистых аллеях и выходили к Сорбонне.

– Как хорошо, что мы встретились здесь в это время. Ты посмотри, бульвары все в зелени, каштаны цветут, – восторженно произнес Федор Иванович.

Они шли по мосту через Сену, вдали виднелись башни Нотр-Дама. Садились на империал конки и не успевали следить за мелькавшими перед их глазами бесчисленными достопримечательностями исторического Парижа. И все это мелькающее вставало перед глазами как нечто великое и незабываемое.

– Странный и удивительный город. Все здесь находят то, что ищут. Одни учатся, другие развлекаются, третьи получают заряд интеллектуальной жизни, бегущей, меняющейся, полной блеска и дерзаний. И почему ж только в этом городе каждый может найти то, что ищет… Удивительный город… А главное для нас с тобой, Мария, здесь можно затеряться в толпе даже гению, каждый пройдет мимо него, не обратив внимания. Прекрасный город – Париж.

Шаляпин все эти дни был в прекрасном настроении, весел, говорлив, сыпал веселыми историями, которых знал очень много, он в эти дни по-настоящему отдыхал. Ему было очень хорошо с Марией Валентиновной, спокойной, уравновешенной, она больше молчала, не отрывая влюбленных глаз от своего кумира, все еще не верила, что осуществляется ее мечта – стать близкой гениальному человеку.

Как-то остановились они перед колокольней, вроде бы особо ничем не выделяющейся, а оказалось, что именно с этой колокольни был подан знак, начинающий страдания и безумие Варфоломеевской ночи. А потом как-то очутились у здания с колоколами и огромной лестницей. Оказалось, что это палата депутатов, здесь заседал Конвент, где происходило много судьбоносных для Франции событий. И не переставали удивляться тому, что этакая громадина города не угнетает человека, каждый здесь чувствует себя свободно, уютно, и на душе становится светло, кажется, что встречные тебе улыбаются и вовсе не хотят нарушать твое уединение…

Проносились фиакры, омнибусы, улицы оглашались криками, кто-то с кем-то выяснял отношения, кто-то смеялся, пел, но вся эта обычная суета большого города никому не мешала. Заходили в готическую церковь Сан Северен, а вышли из нее и неожиданно попали в кривую улочку, где больше пяти веков тому назад жил Данте, когда был изгнан из Италии. Потом – Пантеон, музей Клюни, Сорбонна… На набережной Сены садились за один из поставленных снаружи кафе столиков, заказывали вина и закуски, ни на кого не обращая внимания, просто разговаривали, изредка бросая взгляды все на тот же собор Парижской Богоматери, снова возникший перед ними. Заходили и в музей Виктора Гюго на площади Де Вож, где жил писатель. И оказывалось, что писатель был и талантливым художником и скульптором.