Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Пролетает еще день. Вечером муж приносит премию — очень большую, по нашим меркам, сумму денег. Их получение является настолько неожиданным и непредвиденным, что супруг говорит: «Это Фисенька благодарит нас за любовь». Муж отправляет меня с сыном по магазинам, чтобы отвлечь от невыносимо грустных дум. Я стараюсь действовать быстро и истратить все до копейки, чтобы меня поскорее оставили в покое. Мне нужно сосредоточиться на главном, чего я еще не понимаю, но чувствую, что скоро пойму…

Мне хватает двух дней, чтобы пристроить в магазинах премию. Мы с сыном покупаем стройматериалы, недостающие для ремонта, мебель и осветительные приборы. На всякий случай (чтобы в дальнейшем не тратить времени попусту и иметь возможность размышлять) я даже залезаю в долги: часть мебели приобретается в кредит. Квартира превращается в склад. Я снова замыкаюсь в себе. Муж злится на мое равнодушное отношение к полученным материальным благам и находит новый способ изменить направление моих мыслей. Супруг затевает большой ремонт! Но я в нем не участвую…

Наступает восьмой день после смерти Анфисы, и борзая приходит в мой сон — самый нежный, трогательный и очаровательный сон.

Мы лежим с нею в ночи. Наши головы покоятся на одной подушке. Наши взгляды прикованы друг к другу, и Анфиса говорит мне: «Я так люблю тебя!» Мне хочется, чтобы она повторяла и повторяла эти простые слова, и она повторяет и повторяет их до рассвета. Наступает пора прощания, и мы целуемся с девочкой. Наши поцелуи не кончаются. Нам хорошо.

Проснувшись на рассвете, я понимаю, что ночью встречались и любили друг друга наши истосковавшиеся души.

Я знаю, что Анфиса где-то поблизости, но наступил девятый день, и скоро ее душа покинет родные стены. В течение дня меня не оставляет уверенность, что мы увидимся этой, последней, ночью.

Когда мои глаза закрываются и реальность отступает, передо мной открывается огромное заснеженное поле в ночи. Оно простирается до самого горизонта, и над этой кромкой земли горят большие звезды. Они похожи на голубых медуз, застывших на черном бархате ночного небесного океана. Я нахожусь у ближнего края поля и не способна ступить за этот край. По полю идет Анфиса. Она уходит от меня к звездному горизонту.

Темное небо не затмевает белизны снежного простора, по которому ступает моя девочка, оставляя аккуратные следы своих борзых лапок. В центре поля она замедляет движение и поворачивает ко мне голову. Анфиса молчаливо прощается со мной. В завораживающей тишине другого мира я вижу, что она — вся белая, и только голова и правый бок ее — в цвете черном. Те части тела девочки, которые затронула болезнь, черны.

Анфиса отводит от меня печальные глаза и понуро удаляется к грани земли, все ближе и ближе к низким, излучающим мощное сияние, холодным звездам. Я знаю: она направляется к ближайшему созвездию. Оно красиво, и у его подножия, которым служат снега перед линией земного окоема, резвятся борзые. Их великое множество. Все породы борзых вперемежку носятся по засыпанному снегом пространству, но мои глаза выхватывают русских псовых, которых больше всего. Их изящные и грациозные тела, с длинной, развевающейся в воздухе псовиной, взмывают у горизонта и какое-то время парят в ночном небе, а затем опускаются на снег и разгоняются в стремительном беге, чтобы вновь подняться к звездам. К ним — этим борзым и этим звездам — держит путь Анфиса. Там безопасно для нее, я чувствую. Но так одиноко ее душе… и моей… тоже.

Я оглядываюсь назад, в тот противоположный, ставший чужим мир, в который должна вернуться. В нем еще существует зло, погубившее мою борзую. Я должна с ним сразиться — не успокоюсь, пока жива. Я бросаю мысленный вызов этому злу, и оно принимает мой вызов, посылая телепатический ответ. Поединок состоится. В нем столкнутся наши энергии: моя открытая и пылкая душа и его черная, гнилая сущность. Зло будет драться за свою мерзкую шкуру, а я стану биться, чтобы освободить от него свой мир и сделать его прежним: чутким, светлым и родным. Лишь бы понять, как…

Из бездонных глубин моего потрясенного сознания на поверхность выныривает подсказка. Поначалу она покачивается на слабых волнах интуиции в виде мутной пелены тумана над океанской водной рябью — в час, когда солнечные лучи еще не успели полноправно ворваться в мир и провозгласить собой начало нового дня, но их отсвет уже озаряет далекий горизонт. Молочный предрассветный туман; свинцовая с голубизной, океанская рябь; и все это — в алых искорках зари. Туман понемногу стягивается и собирается, образуя над океаном плотный округлый сгусток алого свечения. Сгусток вспыхивает и исчезает, а на его месте я вижу лебедя. Царственная белая птица плывет мне навстречу, освещенная зарей. На стройной шее она высоко держит изумительных очертаний голову, с красивейшими — большими, черными, блестящими, влажными — глазами. Между нами нет препятствий.