Зима-матушка

Дара Сказова Зима-матушка

Жила-была девочка, с отцом, матерью да сестрицей. Да такая работящая, что за день и не присядет ни разу: то у печки еду готовит, то полы в избе подметает, то поросятам покушать даёт. Даже имя её настоящее забылось — все в семье звали её Рукодельница. А вторую дочку стали называть Ленивица, потому что рядом с сестрицей своей она и вовсе бездельницей казалась. Пока Ленивица метёлку в чулане найдёт, Рукодельница уже и все полы перемоет, и коврики вытряхнет, и окна газетками протрёт. Бросит тогда Ленивица метёлку ненужную, сядет у чистого окошка и давай ворон считать: сколько прилетело, да сколько улетело. А вечером матушке отчитается, сколько всего было, да на сколько меньше осталось. Да только хвалили все Рукодельницу, а Ленивицу если и не ругали, то посмеивались.

Обидно было Ленивице. Она-то знала, что могла быть такой же работящей, как и Рукодельница, только не успевала за ней. Вот Рукодельница в лес побежала — а Ленивица ещё только шубку надела да платок пуховый завязала. Глядь, а сестрица уже и вернулась с огромным ворохом хвороста в руках. Да ещё и сказки рассказывает — все заслушиваются!

— Встретила я в лесу старушку странную! — говорит-захлёбывается хихиканьем Рукодельница. — Холод страшный, зуб на зуб не попадает. Я и бегом бегу, чтобы согреться. А тут бабуська из-под ёлки — шасть! Откуда только взялась?! И такая: «Тепло ли тебе, девица?». Я и посмеялась: «Ой, тепло, бабушка!» Та покряхтела что-то да и дальше в лес ушла. А я хворост собрала и домой бегом. Тепло тут у нас, у печки-то!

Ленивица повздыхала и раздеваться начала. Пока шубку сняла, пока валенки у печки поставила — Рукодельница уже и обед сготовила. И все хвалят её не нахвалятся! А на Ленивицу и не смотрят. И вдруг так горько ей стало, что как была в домашнем платье-сарафане, так и ушла из дому в стужу зимнюю, в лес заснеженный. «Всё равно никто и не заметит моего отсутствия!» — в сердцах сказала Ленивица.

Шла она, шла, поначалу ей и жарко было ток, что пот по лбу лился, и гнев в груди полыхал, вперёд подгоняя, кровь разгоняя. Но вскоре мороз стал подбираться к ней ближе, хватая за пальцы, за нос, за щёки. Ёжилась Ленивица, но всё быстрее вглубь леса бежала. Не заметила, как стемнело — зимой-то ночь быстро наступает. И вот тут-то и почувствовала, как ей холодно и голодно. Села в сугроб и плачет-заливается — то ли от мороза, то ли от обиды. А слёзы её тут же леденеют и в сосульки превращаются. Ноги-руки тоже застыли от холода, не гнутся уж совсем. Ленивица уже горевать не могла, и себя жалеть не могла. Просто лежала в сугробе замерзающим кулёчком, с жизнью прощалась.

Тут неожиданно теплом странным повеяло. Кровь забурлила, застучала в кончиках пальцев, аж больно Ленивице стало. Хотела она глаза открыть, посмотреть, что происходит, да не могла — замёрзшие слёзы склеили крепко ресницы. И тут услышала:

— Ох-ох, девица, ох-ох, красавица! Что ж ты на снегу без рукавиц лежишь? Почему без платка и телогреи в мороз вышла?

Голос хоть и звонкий, но всё же слышно: старушечий. Так бабушка добрая говорить могла, да вот не было бабушки у Ленивицы доброй. Дома-то бабушки вечно внучку попрекали медлительностью да лентяйкой называли. Шмыгнула носом Ленивица и мысли горькие отбросила. Хотела ответить старушке, да только зубами застучала. Тут на плечи ей опустился мягкий-мягкий платок, словно пуховый. И так тепло от него стало! А потом в лицо Ленивице лёгким ветерком повеяло, сдуло-растопило ледышки на её глазах. И смогла девочка взглянуть на свою спасительницу.

Старушка перед ней стояла престранная: в длинной шубке до пят, белой-белой, как снег вокруг. На голове шапочка меховая в цвет шубке, блестит морозным инеем, переливается, как будто бриллиантами украшена. А из-под шапочки лицо выглядывает румяное, но старенькое, всё в морщинках. Выражение лица этого у старушечки было озабоченное, взволнованное. Наклонилась она низко-низко над Ленивицей и так ласково на неё посмотрела, как даже мать родная никогда на дочку свою вторую не глядела, что заплакала снова Ленивица.

— Ну будет, будет, — помахала старушка у девочки перед лицом белой варежкой, и снова тёплым ветерком повеяло. — Замёрзла, поди?

— Ещё как! — застучала зубами Ленивица.

Заулыбалась вдруг бабушка-старушка и сказала довольным голосом:

— Пойдём-ка в гости ко мне, отогреешься.

Взмахнула то ли ладошкой, то ли веточкой, что в руке держала — и почувствовала Ленивица, как поднялась на ноги и пошла вслед за старушечкой. Та шла быстро, в снег словно и не проваливалась, Ленивица едва поспевала за ней, вытаскивая валенки из глубоких сугробов.