Змея

Курс лечения, который прошел Павел Леварт в Институте Бехтерева, был эффективен только в одном, но зато принципиальном аспекте: десятилетний Павел был готов на все, абсолютно на все, лишь бы только не попасть туда снова. Притворство, отрицание видений и предчувствий, как и ложь относительно их появления, парень счел недостаточными. В конце концов во лжи он мог быть уличен, мог попасться невзначай, мог запутаться в показаниях настолько, что вызвал бы подозрения. Павел Леварт решил добраться до сути проблемы. Он решил подавлять картины ясновидения на этапе их возникновения, душить их в зародыше и не давать им развиваться. Видения анонсировали свое появление. Сразу перед тем, как что-то должно было происходить, Павел чувствовал непродолжительное давление в ушах, переходящее в назойливое жужжание, быстро нарастающее, будто жужжали пчелы, потревоженные стуком по улью. Парень натренировался, что на этом этапе ясновидение можно было задержать. Причинив себе боль. Хорошие результаты давало, если себя сильно ущипнуть, а еще лучше — уколоть, сильно, до крови. Павел приучил себя всегда иметь воткнутые в одежду шпильки либо английские булавки, а в карманах постоянно носил канцелярские кнопки, которые в случае угрозы втыкал себе в подушечку пальца. Помогало. Пчелиное жужжание прекращалось, вспугнутые болью видения разлетались. И появлялись все реже и реже. Павел Леварт перестал видеть будущее, получал только неясные предупреждения, сигналы о том, что что-то случится. Но и эти сигналы приходили все реже и реже.

И со временем прекратились почти полностью.

Возобновились только в Афганистане.

* * *

Змея сползла с камня, развернувшись, как лента, и зигзагообразно поползла к Леварту, который стоял на коленях. Подползла, медленно подняла голову и чуть больше четверти длины тела. Этого было достаточно, чтобы иметь возможность смотреть ему в глаза.

В этот раз перед шумом и звоном в ушах появились пульсирующие и светящиеся в глазах концентрические круги, которые возникали и исчезали, как круги на воде. Леварт почувствовал, как у него зябнут и немеют пальцы рук. Воздух в яру, который до этого момента был неподвижным, горячим и затхлым, вдруг остыл и ожил. Он почувствовал ветер на лице и в волосах. Излученные из глаз змеи круги взрывались в узорчатую мозаику, в мерцающий и изменяющийся узор. Из узора образовалась скалистая пустыня. Залитая ослепляющим солнцем пустошь.

Порывы ветра развевали волосы. Вихрь поднимал песок, песчинки кололи лицо. Под копытами хрустели камни и гравий. В левой руке — мокрый от пота ремень поводьев, в правой — короткая кавалерийская сарисса.[54] У левого бедра — копис,[55] кривой меч с односторонней заточкой лезвия.

Вороной конь поворачивает голову, сверкает глазами. Его зовут Зефиос, Западный Ветер. Всадник с правой стороны — это Бризос, фракиец. Тот, что слева — Стафил, фригиец. И остальные наемники из Фракии, Панонии, Илирии и других стран. Все они составляют продрому — легкую кавалерию, авангард армии Александра, Великого царя Македонии. Она насчитывает пятьдесят коней тетрархии в составе третьей илы. Я — тетрарх Герпандер, сын Пирра. Веду отряд долиной реки Арахозии, направляемся в Гозаку, оттуда в Паропамисады, к гарнизону в Ортоспане,[56] городе, лежащем в тридцати стадиях южнее от недавно основанной Александрии Кавказской.

Потому что достигающие неба, ослепительно сверкающие горы на севере называются Индийским Кавказом или Паропамисадом. А на языке горных племен — Гинду Кушем.

Изображение треснуло, как стекло, видение исчезло. Но из глаз змеи почти тут же излучилось следующее.

Горное ущелье, скалы причудливой формы, создающие что-то наподобие ворот, ведущих прямо на просторное, залитое солнцем пустынное место. Сквозь ворота проходит войско. Впереди шагает кавалерия, уланы в тюрбанах, с трепещущими на ветру флажками на копьях. За ними конная артиллерия, пушки, упряжки, всадники в обшитых тесьмой куртках. За ними длинная колонна пехоты в серо-бурой форме и пробковых шлемах. Пехотинцы поют, их песнь разносится бодро и боевито.

Our hearts so stout have got us fame
For soon ’tis known from whence we came
Where’er we go they fear the name
Of Garryowen in glory![57]

Блеск штыков, колышущихся над головами пехоты, на мгновение заслепил Леварта, он зажмурил глаза. Когда их открыл, войска уже не было.