Значит, я умерла

На такси я подъехал к Люстгартену – название, которое всегда очень смешило меня в юности, хотя переводится оно просто – «Сад удовольствий», – что напротив собора. Будь я в городе как турист, то сразу отправился бы на север, к Пергамскому музею с его вавилонскими, ассирийскими и римскими древностями; или к Нойес Музеум – Новому музею, где собраны памятники Египта и Трои; а то и к музею Боде – полюбоваться византийским искусством и поглазеть на коллекцию редкостей. Но, поскольку в Берлин меня привело дело, я задавил в себе эти мечты и, собравшись с духом, повернул к югу.

Отель «Трэкстон интернешнл» являл собой архитектурную фантазию на тему средневекового замка – у него был даже собственный ров с водой по всему периметру. Как и все наши семейные отели, этот тоже был из стекла и бетона, но с причудливыми украшениями в виде ощерившихся стальных гаргулий.

В фойе я сразу спросил управляющего и был приятно удивлен, когда ко мне вышел Пьер Дорваль в изысканном темно-синем костюме и, подойдя, чмокнул меня в щеку. Я мало знаю людей, столь же элегантных от природы, как этот сорокапятилетний мужчина, чье лицо обрамляла шапка каштановых кудрей.

– Извини, я знаю, что из-за пандемии такой способ приветствия стал непопулярен, но ничего не могу с собой поделать. Я же обнимашка, как говорите вы, американцы!

– Рад тебя видеть, – ответил я совершенно искренне. – Я и не знал, что ты теперь в Берлине. – Когда я ушел из компании, Пьер управлял нашим отелем в Париже.

– Год назад представилась возможность перевестись сюда, и я ее не упустил, – ответил Пьер. – Мой муж родом из Копенгагена, так что он тоже был в восторге. А для меня это просто сбывшаяся мечта, как говорится… Какими судьбами в Берлине? – Вдруг он прихлопнул рот рукой. – Ой, Тео, я же забыл про Кэролайн! Прости меня, мне так жаль… Она была такая чудесная личность. Никак не могу привыкнуть, что ее больше нет.

– Да, ужасное было время…

– Как твой малыш? Сколько ему уже, четыре?

– Почти. Ему пришлось тяжелее всех. – Я поспешил сменить тему. – Собственно, я из-за этого сюда и приехал. Двенадцать лет назад я жил в Берлине студентом и теперь хочу разыскать кое-кого из своих тогдашних знакомых. То есть тогда они жили и работали здесь, а теперь я, к стыду своему, даже имена их не помню. Можно мне посмотреть списки сотрудников отеля?

– Разумеется! – ответил Пьер, повернулся к консьержу за стойкой и стремительно отдал ему какие-то указания на немецком. Я понял только, что часть файлов оцифровали, а часть так и осталась на бумаге. Консьерж отправил за ними кого-то из своих подчиненных.

– Ты обедал? – спросил меня Пьер.

– Нет. – Я даже не думал о еде – в последний раз я съел в самолете обычный дорожный завтрак из пластикового контейнера. – Я спешу.

– Ну еще бы… Американцы вечно спешат. Вы как будто живете в стране Белого Кролика: «Я опаздываю, ах, боже мой, как же я опаздываю на важную встречу!» – И Пьер укоризненно покачал головой. – А у нас здесь такая прекрасная столовая! Тебе все равно придется ждать, пока найдут твои бумаги, так почему бы не провести время со вкусом? Пойдем, пообедаем.

Пьер оказался прав – столовая в отеле была действительно грандиозной: ее романский купол величиной и пышностью мог легко поспорить с куполом музея Боде, а пол, выложенный мозаичной плиткой разных оттенков голубого и синего, сверкал и переливался, точно море. Влажный блеск реки за окнами укреплял иллюзию всякого вошедшего, будто тот ступает по воде.

– Этой роскошью мы целиком обязаны твоей сестре, – сказал Пьер, когда мы уселись за столик у окна. – Реновацию провели еще до моего прихода, но я слышал, что все придумала Джульетта.

Я огляделся – действительно, кто, как не моя сестра, додумался бы соединить современные столы и стулья из стали с позолоченной мозаикой.

– Джульетта всегда вникает в детали.

– После твоего ухода основным портфелем компании управляет она, – заметил Пьер. – А мне так нравилось работать с тобой, Тео… Почему ты ушел? Не понимаю.

Пьер работал на нашу семью, но не был посвящен в нелегальную сторону нашего бизнеса. Что я мог ему ответить? Я сказал ему правду, но не всю:

– Все детство я видел, как через отели моего отца проходили прекрасные произведения искусства: вавилонские львы, египетские предметы погребального культа, замечательные картины. Иногда их выставляли, но чаще продавали. А я, видя их, каждый раз думал: «Этим вещам место в музее».

– Понимаю. В детстве родители возили меня отдыхать на юг Франции, – оживился Пьер. – Однажды мы пошли в музей. Раньше это был частный дом, в нем жил какой-то художник. И я увидел там пару египетских скульптур – они были большие, выше меня ростом. – Он показал рукой. – Помню, я смотрел на них и думал, как же они оказались в чьем-то доме? Им явно было место где-нибудь в музее.

– Черный рынок произведений искусства существовал всегда, – пояснил я. – Бывает, что музеи отказываются от предметов искусства неясного происхождения, но частные коллекционеры никогда ими не брезгуют. Я сказал отцу, что если я нужен ему в его бизнесе, то он должен уйти с черного рынка.