Золото Соломона

— Даже я знаю, что слово «асиенто» как-то связано с заключённым миром, но мне было настолько не до того…

— Мы не смогли выиграть войну, не смогли свергнуть внука Людовика XIV с испанского трона, однако мы вырвали у него кое-какие концессии. Одна из них — исключительное право на доставку рабов из Африки в Новый Свет. Мистер Гарлей, наш лорд казначейства, сделал асиенто капиталом Компании Южных морей.

— Великолепно.

— С развитием американской коммерции будет расти и потребность в рабах, так что нельзя представить более разумного вложения средств и более прочного фундамента для банка или состояния…

— Или для политической партии, — заметил Даниель.

Мистер Тредер поднял брови. Они миновали ещё одну повозку золотаря, так что вынуждены были некоторое время не дышать и даже зажмуриться. Мистер Тредер первым пришёл в себя и сказал:

— С другой стороны, сэр, пар представляется куда более зыбким основанием, если вы простите мне такой каламбур.

— Как прискорбно поздно в нашем путешествии и в нашем разговоре вы решили открыть мне это!

— Что это, доктор Уотерхауз?

— Что вы находите предприятие графа Лоствителского безумным и почитаете для ваших клиентов более выгодным вкладывать деньги в асиенто.

— Я вложу их деньги, куда они мне укажут. Однако я не могу не заметить, что практически бесконечное побережье Африки кишит чернокожими невольниками, которых более воинственные сородичи пригоняют из глубин материка и продают за бесценок. Если мне требуется откачать воду из шахты, доктор Уотерхауз, я не стану заказывать мистеру Ньюкомену чудовищную машину. Теперь, когда у нас есть асиенто, достаточно послать корабль на юг, и через несколько недель у меня будет столько рабов, сколько надо, чтобы осушить шахту, вращая ворот, или, если мне так больше по душе, высасывая соломинками и выплёвывая в море.

— Англичане не привыкли видеть в своих шахтах и на полях чёрных арапов, стонущих под бичами надсмотрщиков, — заметил Даниель.

— А к паровым машинам они привыкли? — торжествующе вопросил мистер Тредер.

Даниель, полуживой от голода и усталости, со вздохом откинулся на спинку сиденья, чувствуя, что не в человеческих силах вынести этот разговор до конца. Карета как раз подъехала к Флитскому мосту и повернула на запад. Даниелю, смотревшему в заднее окно, открылась поразительная картина: менее чем в полумиле восточнее из земли вставало колоссальное яйцо. Оно царило над низкими лондонскими домами, как восточный султан над миллионами рабов. Ничего сопоставимого Даниель в жизни не видел; и зрелище это вернуло ему силы.

— Ничто в английском пейзаже не остаётся неизменным. Как вы, вероятно, привыкли к вон тому куполу, — Даниель кивнул на собор святого Павла, вынуждая мистера Тредера обернуться, — так и мы можем привыкнуть к толпам чёрных невольников, к паровым машинам или к тому и другому вместе. Я полагаю английский характер более постоянным и льщусь мыслью, что изобретательность свойственна ему более жестокости. Паровые машины, рождённые первой, впишутся в английский ландшафт куда лучше невольников, порабощенных второй. Соответственно, будь у меня деньги, я поставил бы на паровые машины.

— Однако невольники работают, а паровые машины — нет!

— Невольники могут прекратить работу, а паровые машины, как только мистер Ньюкомен их запустит, — нет, ибо в отличие от невольников не обладают свободной волей.

— Но как рядовому вкладчику проникнуться вашей уверенностью?

— Пусть взглянет на это здание, — Даниель вновь кивнул на собор святого Павла, — и отметит, что оно не падает. Рассмотрите вблизи его арки, мистер Тредер, — все они имеют форму параболы. Сэр Кристофер Рен сделал их такими по совету Гука, ибо Гук показал, каким им следует быть.

— Я не поспеваю за вашей мыслью. Собор великолепен. Я не вижу никакой связи с паровыми машинами.

— И купола, и машины подчинены законам физики, которые, в свою очередь, можно рассчитать математически. Законы эти нам известны, — объявил Даниель, — и зиждутся на основаниях не менее прочных, чем ваше ремесло.

Они остановились перед узким проулком, ведущим к Крейн-корту. Кучер направил лошадей туда, крикнув, чтобы багажная телега ехала следом; остальному каравану, включавшему на этом этапе ещё две кареты и вторую подводу с вещами, надлежало поворачивать в сторону Ладгейт.

Втиснуть лошадей, упряжь и карету в арку было всё равно что втолкнуть в бутылку игрушечный кораблик с полным парусным вооружением. В какой-то момент они окончательно застопорились, и Даниель, глядевший в боковое окно, очутился нос к носу с пешеходом — тощим, рябым малым лет тридцати, которому манёвры каравана не давали пройти По Флит-стрит. Малый этот, в облезлом парике из конского волоса, с дымным фонарём в одной руке и палкой в другой, смотрел через окошко с таким искренним любопытством, что мистер Тредер возмущённо закричал:

— Проходи, почтенный, нас проверять нечего!

Карета въехала в узкий каменный мешок Крейн-корта.

— Это кто-то из новых соседей Королевского общества? — спросил Даниель.

— Дозорный? Полагаю, нет!